Красавчик

Эту историю рассказал мне мой отец, а он слышал ее от своего отца, который доводился братом одному из непосредственных ее участников, иначе вряд ли я поверил бы всему этому. Но мой отец был человек безупречной нравственности, и есть все основания полагать, что эта высокая добродетель стала нашей фамильной чертой.

Как говорится в старых русских романах, описываемые события происходили в 189... году в небольшом провинциальном городке Б. Мой отец был выходцем из Германии; поселившись в Англии, он стал первым из всей семьи, кто выбрался дальше чем за несколько километров от родного округа, кантона, провинции — словом, бог знает, как они там называются. Он был протестантом, искренним в своей вере, а кто же способен быть бóльшим ревнителем веры без всяких колебаний и сомнений, чем ревностный протестант? Он не позволял матери читать нам истории о волшебниках и ходил пешком за три мили в соседний приход, только бы не ходить в ближайшую церковь со скамьями для молящихся[1]

Каким же удивительно спокойным и надежным казался Картеру оформленный по всем правилам брак, когда он, наконец, в сорок два года женился. Во время венчания ощущение счастья не оставляло его ни на секунду, пока он не увидел, как Джозефина смахнула слезу, когда он вел Джулию к алтарю. Сам факт ее присутствия в церкви говорил о тех искренних отношениях, которые сложились у них с Джулией: у него не было от нее никаких секретов — они часто говорили о десяти мучительных годах, которые он прожил с Джозефиной, о ее нелепой ревности, о запланированных истериках.

Я не слышал, чтобы кто-нибудь называл ее иначе, чем Пупи[1], — ни муж, ни те двое, что стали их друзьями. Похоже, я был немного влюблен в нее (может, это и покажется странным в моем возрасте), потому что меня возмущало это имя. Оно совершенно не подходило такому юному и открытому существу — слишком открытому; она была в возрасте доверчивости, в то время как я — в возрасте цинизма. «Старушка Пупи» — я даже слышал, что так называл ее старший из двух художников по интерьеру, знавший ее не дольше, чем я. Такое прозвище скорее подошло бы какой-нибудь расплывшейся неряшливой женщине среднего возраста, которая пьет несколько больше, чем надо, и которую можно обвести вокруг пальца, как слепую — а тем двоим и нужна была слепая. Однажды я спросил у девушки ее настоящее имя, но она ответила только: «Все зовут меня Пупи»; сказала так, как если бы хотела навсегда покончить с этим. Я побоялся показаться слишком педантичным, продолжи я расспросы, — может, даже слишком старомодным, — так что, хотя у меня и возникает неприятное чувство всякий раз, когда я пишу это имя, она так и останется Пупи — у меня нет другого.

Джерома вызвали в кабинет директора школы на перемене между вторым и третьим уроками в четверг утром. Мальчик шел без всякого страха, поскольку был смотрителем: владелец и директор очень дорогой приготовительной школы[1] присваивали это звание наиболее дисциплинированным и особо усердным ученикам младших классов (потом смотритель мог стать стражем и, перед окончанием школы, готовясь поступить в Мальборо[2] или, скажем, в Рэгби[3], — крестоносцем). На лице сидевшего за столом директора, мистера Уордсуорта отражались замешательство и предчувствие дурного. У Джерома, едва он переступил порог, создалось ощущение, что директор чем-то напуган.

В Антибе был февраль. Потоки дождя неслись вдоль крепостных валов, изможденные статуи на террасе замка Гримальди промокли насквозь, слышался отсутствовавший в однообразные синие дни лета шум — постоянное шуршанье небольшого прибоя под крепостными валами. Все летние рестораны вдоль побережья были закрыты, светились только огни в «Фликс-о-Порте», и на месте стоянки находился один «пежо» самой последней модели. Голые мачты бездействующих яхт торчали, как зубчатые пики, и последний по зимнему расписанию самолет в сверкании зеленых, красных и желтых огней, напоминающих огоньки на рождественской елке, опускался в направлении аэропорта в Ницце. Это был тот Антиб, который мне всегда нравился; и я огорчился, когда обнаружил, что я не один в ресторане, как было почти каждый вечер на этой неделе.

На женщине был оранжевый шарф, обернутый вокруг головы таким образом, что он напоминал ток[1], который носили в двадцатые годы, а голос ее прорывался сквозь все преграды — речь двух ее собеседников, рев машины молодого мотоциклиста, набиравшей обороты на улице, даже через звон суповых тарелок на кухне маленького антибского ресторанчика, почти пустого сейчас, так как осень действительно наступила. Ее лицо было мне знакомо; я видел, как она, склонившись с балкона одного из отремонтированных домов на крепостном валу, нежно звала кого-то или что-то, неразличимое внизу. Но с тех пор как ушло летнее солнце, я не встречал ее и решил, что она уехала вместе с другими иностранцами. Она сказала:

Насколько мне известно, ее называли не иначе, как Пупи, — и муж, и те двое мужчин, что стали их друзьями. Возможно, я немножко в нее влюбился (абсурд, если принять во внимание мой возраст), но прозвище это мне решительно не нравилось[1]. Я полагал его оскорбительным для столь юной и открытой особы — слишком открытой. Она принадлежала к веку доверия, тогда как я — цинизма. Старший из двух художников по интерьеру даже называл ее «милая наша Пупи» (мы с ними увидели ее одновременно): такое прозвище могло бы подойти какой-нибудь невыразительной, малоприятной особе средних лет, которая пьет чуть больше, чем следует, но приносит видимую пользу, служа чем-то вроде ширмы, а этой парочке без ширмы было никак не обойтись. Я однажды спросил у девушки, каково ее настоящее имя, и получил ответ: «Все зовут меня Пупи», — по ее мнению, не нуждавшийся в пояснениях, побоявшись настаивать, а не то покажусь ей консерватором или хуже того — стариком, я, пусть от этого прозвища меня тошнит всякий раз, как напишу его на бумаге, оставил ей имя Пупи: другого просто не знаю.

Когда младенец где-то между Ридингом и Слоу взглянул на меня и подмигнул (он лежал в плетеной корзине на противоположном сиденье), мне стало не по себе. Появилось такое ощущение, будто он угадал мой тайный интерес.

Удивительно, как мало мы меняемся. Частенько какой-нибудь старинный приятель, которого ты не видел уже сорок лет с тех пор, как он занимал соседнюю искромсанную и испачканную чернилами парту, останавливает тебя на улице своими непрошенными воспоминаниями. Даже в младенчестве мы несем с собой свое будущее. Одежда не может изменить нас, одежда является униформой нашего характера, а наш характер меняется так же мало, как форма носа или выражение глаз.

После ужина я сидел у себя в комнате на улице Катина и дожидался Пайла. Он сказал: «Я буду у вас не позже десяти», – но когда настала полночь, я не смог больше ждать и вышел из дома. У входа, на площадке, сидели на корточках старухи в черных штанах: стоял февраль, и в постели им, наверно, было слишком жарко. Лениво нажимая на педали, велорикша проехал к реке; там разгружались новые американские самолеты и ярко горели фонари. Длинная улица была пуста, на ней не было и следа Пайла.

Любовная коллизия положена и в основу романа широко известного английского писателя Грэма Грина «Выигрыш», впервые издаваемого на русском языке.

Признанный классик современной английской литературы Грэм Грин (1904-1991) определял свой роман «Наш человек в Гаване» (1958) как «фантастическую комедию». Опыт работы в британской разведке дал писателю материал, а присущая ему ирония и любовь к фарсу и гротеску позволили создать политический роман, который читается с легкостью детектива.

Грэм Грин — автор богатейшего мемуарного наследия, в которое входит его автобиографические книги "Часть жизни" и "Пути спасения", путевые записки "Путешествие без карты", литературные дневники "Дороги беззакония", "В поисках героя", огромное количество статей и очерков "Как редко романист обращается к материалу, который находится у него под рукой!" — сокрушался Грин, но сам в поисках этого материала исколесил всю планету.

В его "Гринландии" нашли место Вьетнам и Куба, Мексика и США, Африка и Европа. "Меня всегда тянуло в те страны, где политическая ситуация как бы разыгрывала карту между жизнью и смертью. Привлекали переломы", — признавался писатель. "Иногда я думаю, что книги воздействуют на человеческую жизнь больше, чем люди", — говорит один из персонажей Грина. Том мемуарной прозы замечательного английского писателя — одна из таких книг.

В том мемуарной прозы вошли воспоминания писателя "Часть жизни", путевые очерки "Дороги беззакония" и "Путешествие без карты", заметки о литературе и кино.

Грэм Грин – выдающийся английский писатель XX века – во время Второй мировой войны был связан с британскими разведывательными службами. Его глубоко психологический роман «Ведомство страха» относится именно к этому времени.

Рэвен посвятил свою жизнь грязной работе — убийствам по заказу.

За последнее дело, убийство военного министра, ему заплатили крадеными банкнотами, их номера отследила полиция, и Рэвен оказался в бегах. Ускользая от агента, который идет за ним по пятам, и следя за действиями полиции, наемный убийца одновременно и добыча, и охотник…

Впервые я познакомился с тетушкой Августой, когда мне было за пятьдесят, на похоронах моей матери. Матушка немного не дожила до восьмидесяти шести, а тетя Августа была лет на десять-двенадцать моложе. К этому времени я уже два года как оставил свою банковскую должность, получив приличную пенсию и умеренно ценный подарок. Наш банк влился в Вестминстерский банк, и филиал, где я служил, был за ненадобностью ликвидирован. Все вокруг полагали, что мне необыкновенно повезло, но я, честно говоря, не знал толком, чем себя занять. Я не был женат, привык вести уединенный образ жизни, и у меня не было никаких особых пристрастий – разве что разведение георгинов. Поэтому похороны матери внесли некоторое оживление в мое однообразное существование.

Восемь японских джентльменов угощались рыбным обедом в «Бентли». Изредка они переговаривались на своем непонятном языке, сопровождая каждую фразу улыбкой, а то и легким поклоном. Все, кроме одного, были в очках. Красивая девушка, которая сидела позади них за столиком у окна, время от времени бросала на них мимолетный взгляд, но серьезность проблемы, которую она обсуждала со своим спутником, не позволяла ей отвлекаться.

Тонкие светлые волосы и нежное овальное личико, словно сошедшее с миниатюры, плоховато сочетались с резковатой манерой говорить, видимо, приобретенной во время обучения в Роудин-скул[1]

Эта книга содержит как знакомые нам прекрасные произведения, так и совершенно новые и непознанные. Она вдохновила нас с детства и вызывает интерес у всех поклонников великого сыщика с улицы Бейкер. В ней собраны как классические повести и рассказы от самого сэра Артура Конан Дойла, так и истории о делах Холмса, о которых только упоминал доктор Уотсон. Почти завершенные работы были до конца изложены сыном Конан Дойла, Адрианом, и знаменитым мастером английского детектива, Джоном Диксоном Карром. Вместе они создали этот уникальный сборник, который дарит новые приключения и возможность погрузиться в виртуальный мир проницательного сыщика.

Первоначально, роман «Пена» Исаака Башевиса Зингера, знаменитого носителя Нобелевской премии, был опубликован под псевдонимом И. Варшавский в газете "Форвертс" в Нью-Йорке в 1967 году. Через несколько лет, в 1971 году, он был выпущен под настоящим именем писателя, но уже в буэнос-айресской газете "Ди пресэ". Удивительно, что на идиш, оригинальном языке произведения, книга так и не была издана до настоящего времени. И, наконец, сегодня для нас есть возможность прочитать этот замечательный роман на русском языке впервые.

«Кадамбари», написанная Баной в VII веке до нашей эры, является одним из замечательных произведений древнеиндийской литературы, которое имеет особое значение в индийской культуре. Этот уникальный роман впервые был переведен на русский язык, предоставляя читателям возможность погрузиться в сокровищницу санскритской прозы. Перевод сопровождается статьей, в которой подробно рассматривается история развития санскритского романа, его особенности и место в мировой литературе. Принципы санскритской поэтики, раскрывающие глубину и стиль «Кадамбари», помогут читателям адекватно понять и оценить содержание этого произведения и его литературное искусство. Вообще, это произведение считается одним из наиболее выдающихся образцов романа в древней Индии.

"Мартин Чезлвит" - это роман, написанный Чарльзом Диккенсом, который был опубликован отдельными выпусками в 1843-1844 годах. Книга отражает впечатления автора от его путешествия в США в 1842 году, большая часть из которых была негативной. Сюжет романа фокусируется на знакомой Диккенса - миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. "Мартин Чезлвит" был переведен на русский язык и опубликован в журнале "Отечественные записки" в 1844 году. В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский выразил восхищение талантом автора, считая "Мартина Чезлвита" одним из лучших романов Диккенса. В книге также присутствуют иллюстрации от Х. Н. Брауна, а также комментарии от Н. Дезена. Это третье пересмотренное издание перевода.

Роман «Мартин Чезлвит» - произведение Чарльза Диккенса, которое выходило эпизодами в 1843-1844 годах. В книге автор делится своими впечатлениями от поездки в США в 1842 году, которые, в основном, были отрицательными. Основная история романа посвящена миллионерше-благотворительнице Анджели Бердетт-Куттс, с которой был знаком Чарльз Диккенс. Книга была переведена на русский язык и опубликована в журнале «Отечественные записки» в 1844 году. В рецензии на русскую литературу за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора» и назвал «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса». В книге присутствуют иллюстрации от Х. Н. Брауна, а также комментарии Н. Дезена.

«Дом под горой» - забывать все конвенции и наслаждаться жизнью, все, что нужно, это забыть все и вместе с главными героями этого романа отправиться в Далмацию, где автор, сам являющейся врачом, рисует открытый и живописный мир любви и социальных отношений, которые менялись в деревне в начале XX века. Взлетайте с Кукучином в мир романтической драмы и страсти!

В данной книге собраны стихотворения британских поэтов, живших в эпоху правления королевы Виктории. Всего здесь представлены 57 поэтов, каждый из которых отличается своим стилем, школой, мировоззрением и значимостью для английской литературы. Их произведения отражают непрерывное развитие английской поэзии, начиная с эпохи Возрождения, и особенно примечательны в области поэзии о любви. В этой книге вы встретите многие известные имена, такие как Уильям Блейк, Джордж Байрон, Перси Шелли, Уильям Вордсворт, Роберт Браунинг, Альфред Теннисон, а также множество других малоизвестных или совсем неизвестных поэтов. Многие из этих произведений впервые представлены на русском языке. Книгу дополняет статья, комментарии и краткие биографии каждого поэта.

Анна Потоцкая была известной и влиятельной женщиной в польском и французском обществе. Она была дочерью графа, супругой сенатора и племянницей последнего польского короля. Своим происхождением она была предназначена для большой роли, и она играла ее со великолепием. Помимо своей красоты и ума, она была страстным патриотом, не теряла надежду на возрождение своей родины и оставалась преданной Наполеону. Анна Потоцкая была свидетельницей важных исторических событий и описала их с женской внимательностью к мелочам. С ее точных наблюдений и смелых выводов мы узнаем интересные характеристики известных личностей той эпохи, таких как Наполеон, Мария Луиза и многие другие. Ее рассказы характеризуются свежим и любопытным подходом, который может быть неожиданным для современного читателя.