Люди Дивия

Михаил Литов

У З К И Й П У Т Ь

Глава первая

Кнопочка с болезненным эгоизмом вертелась в кругу собственных нужд, ей хотелось показаться перед всеми столь трогательным существом, чтобы люди невольно испытывали острую и какую-то фантастическую потребность заботиться о ней, захлебываться в ее нескончаемых проблемах, чутко угадывать ее желания. Никто Кнопочку и не обижал чрезмерно, а что некое время назад ее грубо изнасиловал Назаров, то это событие нельзя безусловно отнести к обидным, поскольку она, внешне огорченная и даже разгневанная, в глубине души восприняла его не без определенного удовлетворения. Бытовало мнение, что Кнопочка обладает очень тонкими чувствами и ранимой душой. Когда кто-нибудь давал понять, что не намерен возиться с нею, а то даже и вовсе потешается над ее неуемной, жаждущей повсеместного признания натурой, она от жалости к себе как бы вступала в конфликт со всем родом человеческим, но в результате всего лишь прогоняла, не утруждаясь поисками предлога, зато с пафосом, Назарова, давно и, как утверждала сама Кнопочка, безнадежно в него влюбленного. С одной стороны, он был при ней словно раб, исполнявший любую ее прихоть, а с другой, он, образцовый в своей покорности и выдержке, вездесущий, неистребимый, захватывал ее со всеми ее потрохами в ловушки и пропасти какой-то темной, беспредельной власти, и она с ужасом сознавала это. Ощущение опасности, заключенной в этой зависимости от нелюбимого человека и угрожавшей, наверное, даже ее душе, ее бессмертию за гробом, порой не только делало ее больной и разбитой, но и сильно отвлекало от постоянно действующей мысли, что она, в сущности, чертовски хороша собой и могла бы весьма прилично выйти замуж. А происходила в жизни Кнопочки эта тягота оттого, что семь лет назад Назаров воспользовался ее слабостью и детской доверчивостью, на крымском берегу, разгоряченный солнцем и морскими ваннами, грубо схватил ее, отдыхавшую с ним в одной палатке, овладел ею, необузданно продираясь сквозь девичьи слезы и мольбы о пощаде, и с тех пор она привязана к нему, к таинственному источнику зла, помещенному в его откормленном теле. Ей были противны его лысина и мясистость, его тыквообразная голова и деланные манеры рубахи-парня, но избавиться от него никак не могла, потому что уж он-то, отмывая совесть от давнего греха, заботился о ней, как никто другой.

Михаил Литов

Картина паломничества

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Бывал я в этих не забытых Богом краях. Благословенно солнце, золотым голосом перекликающееся там с огромными куполами и напряженно вросшими в небо крестами многих и многих церквей, и тенисты кривые улочки, плывущие среди темной приземистой громады очень старых деревянных домишек. Если остановиться у белых стен монастыря и с неторопливой задумчивостью взглянуть на город, раскинувшийся на противоположном берегу реки, он как будто даже и непременно покажется оплывшей на столе свечой, а почему так, я судить не берусь. Но некоторая сумеречность впечатления объясняется, наверное, какой-то недостаточной внутренней освещенностью взгляда, ибо в действительной панораме городка ничего, пожалуй, нарочито тусклого нет даже в серые дни или при разных ужасных осенних ненастьях. Летом же он и вовсе сияет. Свечой что-то скидывается в его центральной части, где вдруг происходит затемненное высокое утолщение, венчающееся, однако, сверкающим, хотя вовсе и не позлащенным, куполом собора. В том соборе таинственный полумрак и веет на сердце древностью, заставляющей утихнуть и поежиться в изумлении даже самого легкомысленного. Видит непраздный глаз вокруг главной городской святыни, видит еще и там, где беспокойно теснятся как бы взрыхленные строениями городские низины, много странного, причудливого на вид, улавливающего внимание и внушающего удивление, тут и там возвышаются уцелевшие башни кремля, и отовсюду с лукавым подмигиванием светлых маковок выглядывают церквушки. Они, эти башни и церкви, наступают теплой волной, и от нее трудно отвести взгляд.

Михаил Литов

Середина июля

Среди творений шведского драматурга Тумбы, сочинителя невинных сказочных действ, есть пьеса, в которую на русской сцене города Ветрогонска с некоторых пор повадились вводить более или менее явно выраженный порнографический элемент. Этой темы я еще коснусь, а пока расскажу о другой истории, по наивной дикости не уступающей тумбовым анекдотам. Впрочем, ее, так сказать, фантазм, ее глубокая иррациональность откроются далеко не сразу, чему причиной, на мой взгляд, некий все превосходящий, всеобъемлющий реализм ветрогонской жизни. Ветрогонск мало питает тягу к идеальному, а тем более к мистическому, он не грандиозен размерами, но велик основательностью, и человек здесь не просто обитает среди принявшей всевозможные формы материи, а сам сверх всякой меры материален. Поэтому ветрогонцу не трудно, как мне представляется, умирать. О, это высокое проявление у него, это смертность, проникнутая осознанием себя как долга перед жизнью. Понятие о ветрогонской бытовой сгущенности, вообще его напряженной собранности среди тьмы лесов, его внутренней теплой скученности легче всего извлечь из весьма незатейливого наблюдения: люди здесь нескончаемой чередой простаков, толстячков (а там, глядишь, промелькнет и худосочный холерик с интеллектуальным настроем!) рождаются и умирают, проживая порой даже и нетипичную, взыскующую запоминания жизнь, а город стоит себе как ни в чем не бывало, вбирая память об ушедших в тот же мерзкий отстойник, где собираются и отходы его бесперебойно работающего пищеварения. Почти всегда человека, впервые попавшего в сей дантов ад, в порыве к свету выскочивший на поверхность бытия, охватывает что-то вроде зависти к благостной, ни в коей мере не натужной, хотя, конечно, не лишенной некоторой сумасшедшинки успокоенности местных жителей. В его сознание случайного и скорее всего непрошенного гостя вдруг проникает настойчивая и тревожная мысль, что хорошо бы ему бросить все его суетливые хлопоты, которым он безумно отдается в своем привычном мире, и поселиться здесь с определившимся сразу и твердо чувством обретения устойчивости, покоя и мудрой безмятежности существования. Как ни обманчивы эти ощущения, в них есть своя логика, своя правда, своя соль. Еще, говорят, Ипполит Федорович Струпьев поддался внешнему очарованию Ветрогонска с такой силой и уверенностью, что о нем можно судить как о своего рода первопроходце в этой, собственно, бесконечной повести обмана, иллюзий, разочарований и в конечном счете обретения истины. Но с Ипполита Федоровича я как раз и хочу начать свой сумбурный и трепетный рассказ. Может быть, первого в этом человеке было то, что он понял: в Ветрогонске плавно обретаются отраженные в зеркале близкой отсюда столицы тени, как бы столичные жители наоборот или они же, но еще при остающейся у них жизни в столице каким-то образом наказанные частичным таинственным изгнанием и даже аллегорическим переселением в загробность.

Михаил Литов

Кто как смог

Город не отличался завидными размерами. Он продолжительное время жил в чрезмерной тишине, лежал бесцветно под умолкшим небом. Но потом словно в одно мгновение засияли, даже, наверное, живее, чем в ставшей уже книжной старине, купола и кресты, и все увидели, дивясь, как велико их множество. Хрупко, как было бы, когда б навсегда вместо солнца выкатилась ущербная полупрозрачная луна, установилось то обстоятельство, что человек мог с обычной тяжеловесностью выйти из дома по своим дневным делам, совсем не думая ничего религиозного и мистического, - и тут же вдруг попадал будто в заколдованный мир бесконечных и предположительно летних вечеров и какого-то таинственного свечения из неведомых источников. На все легла как бы дымка с некоторым оттенком сумеречности. Наш прохожий призадумывается, у него возникают вопросы к бытию. Начиная ощущать себя несколько призраком, он непременно оказывался либо у монастырской стены, либо у голосисто звякающей колоколенки, или у хмурящегося пока, какого-то невостребованного еще остатка церковной древности. В тихом переулке, где он шел, отдуваясь, погруженный в серую злобу дня, его обгонял внезапно бойкий, сверх всякой своей телесности веселый монашек, да также, глядишь, навстречу уже поспешала монашка, понурившая голову в отвлеченной задумчивости, и поневоле человек принимался не без замешательства соображать, что же у него за место в этой черноодеянной сутолоке, присматривался между прочим, - а за листвой в прояснившемся небе что-то делают возле креста пасмурные, надутые вороны, и даже как будто еще какой-то человек темнеет, усмехаясь, на верхней площадке колокольни, примеряясь, видимо, вовремя зазвонить в большой колокол. Нас уже двое, думает прохожий, продолжая увязать в своих путях-дорожках; для того, который у колокола, он тоже всего лишь темнеется, только что внизу, и вот он прежде размышлял, не пойти ли от своих тягот в пивную или в баню, а теперь у него медленные и невнятные мысли о странным образом переменившейся действительности. Странно ему, и сам он невнятен, а все вокруг чуть ли не на его глазах схватывается какой-то упрямой и дивной гармонией. Ему надо устроиться в этом новом положении вещей, но куда же подевать свои общие, вызванные и прошлыми и нынешними обстоятельствами неустройства?

Михаил Литов

Н А И В Н О С Т Ь Р А З Р У Ш Е Н И Я

Глава первая

Не головой, а сердцем понимаю, что уже достиг возраста (мне тридцать семь лет), когда опыт прожитого если не обязывает, то по крайней мере позволяет даже такому обыкновенному человеку, как я, что-то сказать о себе публично, выступить, например, с книгой воспоминаний, не рискуя при этом показаться смешным или навязчивым. А уж эпоха, она точно обязывает! Вы поймете, что я хочу этим сказать, если я напомню, что живу в годину величайших потрясений России и вместе со всеми, знающими и незнающими, зрячими и слепыми, просвещенными и невежественными, оказался сущим ребенком перед выпавшими на нашу долю испытаниями.

Михаил Литов

Не стал царем, иноком не стал

Однажды Зоя будила своего мужа Милованова, выводя на его лице узоры какой-то щекочущей пуховой вещью. Она посмеивалась, как птичка, звонко и рассыпчато, так что выходил уже щебет.

- Ваня!

Иван терпел, цепляясь за сон, а потом вдруг сердито вскинулся:

- У меня почти что бессонница, и по жизни это для меня беда, а ты будишь! Что за неуважение? Обнаглела, да?

Иными словами, не принял во внимание, что у жены могли быть веские причины потревожить его. Но большой вклад Зои в сокровищницу семейной жизни достойно венчался объемистой и задорной гористостью зада, путь превращения которого из более или менее обыкновенной материалистической штуки в несомненный символ в глазах мужа интересно было бы проследить, да только тут важнее прежде всего отметить, что этому символу Милованов имел давнюю привычку поддаваться как предвкушению большого и сильного наслаждения. Вопреки сказаниям о неохватности жены, а она сама весело и охотно их распространяла, Милованов легко заключил в объятия ее талию и, не задумываясь в этот раз о безуспешности поисков очертаний последней, опрокинул толстуху на диван. Она с дрожащим писком повалилась в пропасть утех.

Михаил Литов

Почти случайное знакомство

У Обросова был некий словно бы устав посещения Новоспасского монастыря. Приближаясь к нему, он всякий раз неизменно прокручивал в голове то соображение, что обитель несколько раз переносили с места на место, да и подвергалась она, бывало, опустошениям и поруганиям от врагов, а ныне стоит твердо и величаво над московской рекой. За тем, что такой он знает историю монастыря и таким, как сказано выше, видит его в современности, для Обросова, при всей его склонности к не слишком-то оптимистической философии, вырастала полная и безусловная убежденность, что не только сегодня и завтра он обнаружит Новоспасский в хорошо уже ему известном виде, но и в самом неизмеримо далеком будущем, когда он, Обросов, давно уж перейдет в иные миры, монастырь будет исключительно тем же великолепным видением, каким он предстает нынче перед ним с набережной. А подступал к обители Обросов почти всегда со стороны реки, что было, можно сказать, частью ритуала. Обросов был высокий и красивый человек, пожилой в несколько отличительном роде, поскольку не скорчился под грузом лет, как это водится, а имел даже прыть и бодрую поступь, хотя ступал на самом деле прежде всего с необычайной величавостью, иногда и как натуральный патриарх. Уверенность в будущем монастыря означала для него, в сущности, любовь к России и веру в нее, а также некий предлог помыслить о том, что слова и рассуждения о Святой Руси не надуманы, не вполне лишены под собой почвы.

Михаил Литов

Посещение Иосифо-Волоколамского монастыря

Несказанцев отправился в Иосифов монастырь, где глубокой печалью исполнилась некогда картина умирания великого князя, с болезнью членов лежавшего на паперти собора. Но Иван Алексеевич не за смертью поехал туда, и его история вовсе не величественна, он вывез дочь на быстро обдуманную прогулку. Бог знает и помнит, что имела и чем славилась эта обитель в свои лучшие годы, а мы видим в ее стенах разруху да какую-то робкую попытку восстановления. Что сказать об обитателях этого более или менее уединенного места? Слышал Несказанцев в прошлое посещение, что его, кажется, облюбовали для своей оторванности от мира монахи, а сейчас, когда он вошел туда с дочерью, стало выходить, что в древних стенах насельничают будто бы монахини. Медленно и, на взгляд посетителей вроде Несказанцева, с некоторой путаницей отряхается монастырь от запустения и одичалости, от забвения. Что строилось при энергичном Иосифе за большие деньги, которые этот человек умел брать, то почти что вполне разобрано и разрушено еще предками, не на нашей памяти и не по нашей вине. Перед Иваном Алексеевичем Несказанцевым и его дочерью Сашенькой поднялись строения семнадцатого века. Как Китеж возник вдруг некий град посреди лесов, озер и облаков. Иван Алексеевич остановил машину, вышел на дорогу и принялся, скрестив руки на груди, долго и задумчиво всматриваться в это чудо башен, куполов, крестов. Сашенька смотрела тоже, но отец запечатлевал, впитывал, а у нее увиденное тотчас вылетало из головы, стоило ей на мгновение отвернуться.

«Первооснова любого детектива, даже спрятанного за рубрикой «психологический», — интрига, то гипнотическое воздействие на читателя, которое заставляет отложить все дела и дочитаться до сути и узнать, как автор расставил все точки над «и». Это дано не каждому пишущему, но этот дар заметен в его работах.

А. Зайцев написал не только криминально-занимательную вещь, но и более интеллектуальную повесть «Остановившиеся часы», показав тем самым, что, оставаясь самим собой, он может использовать и другую манеру письма. Его самоанализ без фрейдистских копаний в душе понятен в своей простоте и необходимости.…»

Мэри Хиггинс Кларк — признанная королева дамского детектива, романы которой удачно сочетают напряженную, непредсказуемую интригу с захватывающими романтическими страстями. Произведения писательницы продаются во всем мире миллионными тиражами. Нина Питерсон была задушена. В преступлении обвинили и осудили мальчишку-подростка. Муж Нины, Стивен, желает убийце смерти. Сын его был свидетелем совершившегося преступления. Но кто-то выслеживает и наблюдает — кто-то, кому известно, почему умерла Нина — и почему за ней последуют еще многие… Убита красавица актриса Лейла Ласаль. Улики указывают на ее жениха — неотразимого Теда Уинтерса. Основной свидетель обвинения — сестра убитой, Элизабет Лэнг. Но слишком много людей имели причины любить — или ненавидеть — Лейлу Ласаль. И один из них не желает, чтоб Элизабет дожила до начала процесса…

После ужасной снежной бури Коломба Каселли, знакомая читателям по романам «Убить Отца» и «Убить Ангела», обнаруживает в своем сарае подростка-аутиста по имени Томми, перемазанного кровью. Выясняется, что его родители убиты у него на глазах. И хотя Коломба еще полтора года назад вышла в отставку, пытаясь оправиться после трагических событий в Венеции, когда она едва не погибла, а ее друг Данте Торре был похищен, молодая женщина вынуждена включиться в расследование. Никто, кроме нее, не сможет разрешить загадку Томми, который порой ведет себя точно так же, как жертвы Отца, похитителя детей и серийного убийцы. А еще Коломбе предстоит отыскать друга и вместе с ним понять, кто скрывается под маской короля монет, который управляет смертельной игрой. Сандроне Дациери, мастер психологического триллера, в заключительной книге своей трилогии выстраивает замок из зеркал и обманных ходов. Читатель, лихорадочно переворачивая страницы вплоть до бурного и напряженного финала, обнаруживает, что в построенном по принципу матрешки тексте всплывают все новые загадки. Впервые на русском!

Когда я стала свидетелем первого убийства, то не придала этому слишком большого значения. Наверное, это кажется жестоким, но мир жесток, и люди в нем тоже, и мне об этом прекрасно известно. Нужно просто жить дальше. Сказать – легко, а вот сделать… Особенно когда на моих глазах происходит еще одно убийство. На этот раз я могу говорить что угодно, но отмахнуться не смогу, раз убить пытались меня. Что бы за чертовщина вокруг не творилась, я знала одно: все это напрямую связано с гибелью моего отца. Но как? Чтобы это выяснить, придется вернуться в Россию…

Комиссар уголовной полиции Сабина Немез крайне удивлена, встретив в главном здании БКА в Висбадене женщину в монашеской одежде, которая заявляет о желании признаться в преступлении. И не кому-либо, а исключительно коллеге Сабины Мартену С. Снейдеру. Но после бурной дискуссии с новым руководителем БКА он уволился, поэтому заменить его приходится Сабине. От услышанного у нее перехватывает дыхание: безобидная на первый взгляд женщина заявляет, что в следующие семь дней совершит семь убийств – о мотиве и способе она хранит молчание. Пожилую монахиню задерживают, а в БКА начинается суматоха – особенно после того, как Сабине, несмотря на все усилия, не удается предотвратить первое убийство. Очень скоро становится ясно, что за всем этим скрывается исключительно изощренный план, который заинтриговывает и Снейдера. Он возвращается в БКА и вместе с Сабиной ввязывается в игру монахини, не подозревая, в какие темные бездны вовлечет его в этот раз непредсказуемая соперница…

Ещё не отойдя от потрясения после смерти своей бывшей напарницы Люси и посттравматического синдрома Билла, специальный агент ФБР Райли Пейдж изо всех сил старается сохранить спокойствие и разобраться в своей семейной жизни. Она должна решить, что делать с парнем Эприл, которого выгнал из дома пьяница-отец, и с Блейном, который готов развивать их отношения. Но прежде, чем она успевает утрясти все вопросы, Райли вызывают на новое дело: в маленьком провинциальном городке на Среднем Западе США пропадают девочки-подростки, а потом находят их тела. Полиция в тупике, так что в дело вступает Райли: она должна поймать убийцу прежде, чем появятся новые жертвы. Осложняет ситуацию то, что Райли вынуждена работать с нежеланным напарником – специальным агентом Ростон, своей главной соперницей, которая подозревает её в связях с Шейном Хэтчером. Но хуже всего то, что Шейн на свободе и жаждет мести Райли и её семье… Тёмный психологический триллер с волнующей интригой, КОГДА РАСПЛАТА НЕ ЗА ГОРАМИ, это книга № 10 в захватывающей серии (с любимой героиней!), которая заставит вас переворачивать страницы до самой ночи.

Серийный убийца стремительно убивает своих жертв, оставляя на месте убийства необычную подпись: песочные часы. Часы настроены таким образом, чтобы песок падал в течение 24 часов, и каждый раз по истечении этого срока появляется новая жертва. Под давлением общественности и отчаянно пытаясь не упустить время, специальный агент ФБР Райли Пейдж со своей новой напарницей будут стараться раскрыть это дело. Ещё не отойдя после поимки Хэтчера, стараясь разобраться в личной жизни и помочь Биллу прийти в себя, Райли чувствует, что её жизнь и без того слишком насыщена, а войдя в тёмный лабиринт извращённого ума убийцы, она понимает, что это дело может заставить её выйти из-под контроля. Тёмный психологический триллер с волнующей интригой, КОГДА ВРЕМЯ НЕ ЖДЁТ, это книга № 11 в захватывающей серии (с любимой героиней!), которая заставит вас переворачивать страницы до самой ночи.

«Это настоящий шедевр в жанре триллера и детективного романа! Автор проделал великолепную работу, настолько точно раскрывая характеры персонажей с психологической точки зрения, что ему удалось передать состояние героев таким образом, чтобы читатель сам проживал их эмоции, страхи и сопереживал им всей душой. Сюжет очень чётко построен и держит в напряжении до самого конца книги. Неожиданные повороты, которые принимает повествование, не дадут вам уснуть до самой последней страницы».Роберто Маттос, издание Books and Movie Reviews (о книге «Когда она ушла»)«ЛИЦО СМЕРТИ» – первая книга в новой серии триллеров о работе ФБР, автором которой является знаменитый современный автор Блейк Пирс, чей бестселлер «КОГДА ОНА УШЛА» (книга №1) (доступная к бесплатной загрузке) получила более 1000 восторженных откликов.Специальный агент ФБР Зои Прайм страдает редким заболеванием, которое также наделяет её уникальной способностью – она смотрит на мир сквозь призму чисел. Бесконечные цифры и числа досаждают ей, лишают возможности нормально общаться с людьми, и не позволяют девушке устроить личную жизнь – но несмотря на это, они дают ей возможность видеть шаблоны и схемы, которые не видит ни один другой агент ФБР. Зои держит в секрете своё состояние, стыдясь и постоянно пребывая в страхе, что её коллеги могут об этом узнать.Когда в районе Среднего Запада появляется серийный убийца, удушающий женщин в безлюдных отдалённых местах, выбирая их, казалось бы, наугад, Зои в первый раз в своём расследовании заходит в тупик. Неужели в этом деле есть какая-то закономерность? Или никакой схемы вовсе не присутствует?Или этот убийца так же одержим числами, как и она?В безумной попытке догнать время, Зои вынуждена войти в разум убийцы, который, кажется, всегда находится на шаг впереди неё, и не позволить ему выбрать новую жертву, пока не стало слишком поздно. В то же время, ей нужно сдерживать своих собственных демонов, которые в конечном итоге могут быть даже более опасными.«ЛИЦО СМЕРТИ» – первая книга в новой захватывающей серии с динамичным и интригующим сюжетом, которая заставит вас листать её страницы до поздней ночи.Вторая и третья книги этой серии – «ЛИЦО УБИЙСТВА» и «ЛИЦО СТРАХА» – также уже доступны к предзаказу.