Мелодия для карлика
Эдуард Дворкин
Мелодия для карлика
Погоже-ненастным днем шла по улице женщина с плохими ногами. Она была на высоких каблуках и очень торопилась, отчего все в ней трепетало и звенело: скакали вверх-вниз тренькающие молодые груди, упруго подрагивал и гулко ухал упрятанный под шерстяной юбкой округлый металлический таз, и даже нарумяненные сочные щечки - и те ходили ходуном, почмокивая и посвистывая. Женщина была натянута, как струна, и все в ней было подобающе, и тело у нее было отменное, и лицо хоть куда, и, судя по всему, она была подготовлена к успешному деторождению, вот только ноги у нее действительно никуда не годились. Уличные мужчины на женщину не смотрели. Заросшие и несвежие, в одежде с оборванными пуговицами, мутноглазые и щербатые, они не имели в своих засохших душах камертонов, способных уловить и оценить такую прекрасную женщину (ноги не в счет!), да и заняты они были совсем другим: безобразно гримасничая, они размашисто жонглировали обкусанными пивными кружками, стараясь не пролить на разбитый асфальт ни капли разведенного скверного суррогата. А женщина была не кто иная, как Софья Агаповна Турксибова, и торопилась она жить, и спешила чувствовать... Нет, безусловно, это не была женщина для Веденяпина. Веденяпин, эмоционально глухой и слепой мужчина, жил по другим канонам, и в его жизни не было места для проявления чувств. Спектры, пассажи и гаммы окружающего мира Веденяпина не затрагивали, он жил измерениями. Сто граммов колбасы на завтрак, три километра до службы, восемь часов внутри, тридцать пять тысяч в месяц, одна женщина в неделю. Женщин он приводил по пятницам после вечерней прогулки. Обыкновенно он шел, погруженный в какие-то свои выкладки и вычисления, и, поравнявшись с какой-нибудь женщиной, брал ее за руку и вел к себе. Иногда, если того требовали обстоятельства, он говорил что-нибудь успокаивающее, но чаще молчал, экономя слова и мысли. Дома он варил суп из пакета, временами выглядывая из кухни, чтобы не давать женщине свободу рук, потом выходил с кастрюлькой, ставил на стол бутылку вина, блюдце с рассыпными конфетами, помогал женщине раздеться, гасил свет и с головой уходил под одеяло. Рано утром он открывал дверь, и женщина уходила. Веденяпин шел в душ и начисто смывал женщину из памяти. Была как раз пятница, Веденяпин чувствовал этот день без всякого календаря, по пятницам он начинал ощущать сильное томление плоти, перерастающее к вечеру в откровенно безобразную фазу. А Софья Агаповна как на грех решила больше не ждать и довериться первому на нее посягнувшему (за исключением, конечно, мутноглазых и щербатых). Веденяпин был выбрит, опрятен, яснолиц, все пуговицы и молнии были у него на месте, его ладонь была суха и горяча, и Софья Агаповна пошла за ним, гордясь собой и презирая себя. Для Веденяпина все было обычно, а вот Софья Агаповна оказалась в подобной ситуации всего в десятый раз, она волновалась и не знала, как себя вести, но Веденяпин все сделал сам, начиная от супа и кончая... Он не был музыкально одаренным человеком, этот Веденяпин, он равнодушно проходил мимо филармонии и никогда не покупал себе пластинок с увертюрами, но даже он был удивлен и взволнован звуками, исходившими от Софьи Агаповны. Пронзительные и чистые, они разливались, заполняя все пространство, и нужно было только чувство, его, Веденяпина, чувство, чтобы собрать их в совершенную и прекрасную симфонию. Но Веденяпин, как и девять его предшественников, не стал композитором - он не был гармонически развитой личностью и примитивно понимал непростую гамму человеческих отношений. Утром, открывая Софье Агаповне дверь для ухода, Веденяпин впервые в жизни засомневался - а не оставить ли ему вообще такую необычную женщину у себя. Уже одно это было для него внутренней революцией, но перевесила привычка, к тому же он посмотрел вниз, прикинул пропорциональность ног Софьи Агаповны и решил ее не задерживать. Он горько пожалел потом, как пожалели девять его предшественников, но было поздно. Вернулись из Китая два друга: Ухтомский Панфил Семенович (силач и великан) и Шапиро Лазарь Моисеевич (горбатый карлик) - мужчины умные, щедрые и одухотворенные. Повстречали на своем пути Софью Агаповну и пленились ею. Панфил Семенович принял в Тибете обет безбрачия и поэтому стал Софье Агаповне добрым приятелем, а Лазарь Моисеевич накормил женщину сочным пуримом и сделал ей предложение. Софья Агаповна подумала и согласилась. Теперь она Горбунова. Лазарь Моисеевич - прекрасный музыкант, техничный и страстный. По вечерам он вдохновенно ласкает жену длинными нервными пальцами, и извлекаемые им звуки сплетаются в прекрасную и шумную симфонию любви. Музыка разливается окрест, Веденяпин слышит ее и идет к маленькому домику на отшибе. Подходят и девять его предшественников. Они уже знакомы и кивками приветствуют друг друга. Общая потеря сблизила их. У всех с собой маленькие складные стульчики и сумочки с едой, все тепло одеты. Иногда симфония звучит всю ночь, и тогда они остаются до утра в надежде увидеть Софью Агаповну и с безумной идеей вернуть ее. Тщетно. Счастливая и гордая, она проходит мимо. Ее провожает Ухтомский, способный при необходимости расшвырять всех десятерых. Десять мужчин смотрят Софье Агаповне вслед и удивляются - ноги у нее вроде бы стали ничего.
Мелодия для карлика скачать fb2, epub бесплатно
Сумин злился.
Люди, с которыми он связался, оказались дураками. Они сидели у костра, совали в огонь пучки травы, сплющенные консервные банки и выжатые тюбики. И еще, не стесняясь его, они вступали в любовные отношения.
— Любовь — обман! — не выдержал Сумин и швырнул в пламя березовый оковалок.
— А красота? — рассмеялась Аннаярова.
— Обман!
— А эта… как ее… молодость? — наморщил лоб Берзиньш.
— Обман!
— И старость тоже? — прошамкал Пшебышевский.
Историческая фантасмагория Эдуарда Дворкина отсылает читателя в причудливо трансформированную действительность предреволюционной России. В этой действительности Владимиру Ленину не удается возглавить революционное движение, поскольку его устраняет более молодой и решительный конкурент. На фоне этой коллизии гений от музыки Скрябин то и дело попадает в опасные ситуации, из которых его неизменно вытаскивает верный друг и великий мыслитель Плеханов — личность, сильная не только духом, но и телом.
Эдуард Дворкин
Аорта
Сердечная аорта была у Веткина зеленая, но только с мая по сентябрь. Когда же наступала осень, солнце скрывалось за тучами, и наружная температура падала, аорта желтела, ссыхалась и была готова вот-вот отвалиться. Веткин пребывал на грани небытия, но врачи всякий раз не давали ему уйти вместе с опавшими листьями. Приезжала "Скорая", и редкого пациента увозили в институт физиологии. Там ему создавали тепличные условия, в избытке кололи импортным чистым хлорофиллом, и мало-помалу Веткин оживал. Чувствуя себя вполне сносно, он тем не менее продолжал индифферентно лежать под толстым одеялом или же садился у батареи и молча барабанил пальцами по пыльному треснувшему стеклу. - Вам бы в Африку, - замечал знаменитый врач Белобров, - на зной и вечнозеленую природу! - Не смогу! - вздыхал Веткин. - Мои корни здесь. - Почитайте газету, - предлагал больному профессор. - Телевизор посмотрите. - Зачем? - пожимал плечами Веткин. - Чего я там не видел? - Поймите, - начинал горячиться Белобров, - так нельзя! Вы полностью выпали из обоймы! Ведете растительный образ жизни - оттого и ваши неприятности! - Знаю, - вяло реагировал Веткин. - Так уж я устроен. - Странный вы человек! Будьте, как все. - Как все?! - вскидывался Веткин. - Вы призываете меня ведрами заглатывать водку, воровать, развратничать, ни во что не ставить закон... может быть, убить кого-нибудь?! Нет уж! Животный образ жизни, конечно, более естествен, но полностью для меня неприемлем. Я сделал свой выбор. - Да, - вынужден был отступать Белобров. - Третьего действительно не дано. - Но почему? - вмешалась однажды практикант Агапова. - А духовная сторона? Наука, искусство, литература, наконец?! Мужчины расхохотались. - Так называемая духовная сторона, - начал Веткин, - разрушающий здоровье самообман и пустая трата времени!.. - ...Человек, нахватавшийся духовности, - с жаром подхватил Белобров, подобен наркоману! Не удовлетворяясь достигнутым, он начинает стремиться к познанию, все более глубокому. Дозы ежедневно увеличиваются. Пару лет такой жизни - и подавай ему уже познание высшее, абсолютное. Суть вещей! Смысл жизни! Основу мироздания!.. - ...Ответа на извечные вопросы нет, - продолжил Веткин. - Интеллектуал ищет, мучается, впадает в отчаяние. У него происходит ломка организма. Наступает горькое прозрение. Он был на ложном пути! Пока он тешился иллюзиями, другие жили и делали дело! Они наворовали кучи денег, покрыли стада самок, пожрали тонны икры, вылакали декалитры шампанского!.. - ...И тут уже, - перекричал пациента профессор, - от выбора не уйти! Либо ты признаешь свое поражение, отрешаешься от всего и существуешь подобно растению - либо уподобляешься животному... - ...Абсолютное большинство опоздавших, - закруглил тезис Веткин, - встает на животный путь. Их девиз: наверстать! Эти люди не выбирают средств. Это даже не животные, а просто скоты, вурдалаки, каннибалы... - Но я знаю многих порядочных и высокодуховных людей, - практикант Агапова едва не плакала. - Вот вы, например, профессор... - Я?!! - Белобров с треском рванул на груди белый халат. - Все это уже не более чем ширма! Я прозрел! Лучшие годы жизни промотаны на медицину, всякие там музеи и филармонии! Я нищий! Месяцами не получаю зарплату! Живу в малогабаритной квартире! - Он заметался по палате, сшиб капельницу, опрокинул фанерную тумбочку. - Но ничего, время еще есть, и вы обо мне услышите!.. Сильнейшим пинком он выбил дверь, выскочил из палаты и с воем пронесся по коридору... Более в клинике профессор не появлялся, и практикант Агапова стала лечащим врачом Веткина. Исследуя пациента во всем объеме, она сделала несколько побочных и не обязательных для науки открытий. Так, ею было установлено, что Веткин красив, строен, как кипарис, и обладает завидными мужскими достоинствами. К молодой женщине пришло большое светлое чувство. Она не отходила от постели больного, и ей казалось, что узенькая больничная койка чрезмерно широка для него одного. Весной Веткина выписали. Агапова стала ежедневно посещать его на дому, оставалась на ночные дежурства, а потом и вовсе перевезла вещи. Веткин не возражал. Он получал пенсию, которой не хватало на самое необходимое, и Агапова с радостью подкармливала его из своих средств. По выходным они вместе принимали на балконе солнечные ванны, а если оставались деньги, ходили в ботанический сад. Возвратив любимого к жизни биологической, Агапова, как могла, пыталась вызвать у него интерес к жизни окружающей, Веткин же продолжал оставаться безучастным ко всем ее культурным и общественным проявлениям. Впрочем, было одно исключение. В городе появился преступник. Его деяния были ужасны. Действуя всегда в одиночку, он был удачлив, дерзок, похотлив и кровожаден. Издеваясь над сбившимися с ног правоохранительными органами, он всякий раз оставлял на месте преступления окровавленный скальпель. По телевизору (Агапова перевезла свой) каждодневно показывали следы учиненных им безобразий, и Веткин, удивляя подругу, жадно внимал поступающим сводкам. - Это он! - всякий раз восклицал Веткин. - Точно он! Агапова догадывалась, кого из общих знакомых имеет в виду возлюбленный, но само предположение казалось ей таким диким и пугающим, что его не хотелось принимать всерьез. К тому же мысли женщины вертелись вокруг события более личного и интимного. Где-то в июне Агапова убедилась, что носит в себе плод. Определенно, это был счастливейший период их жизни. Лето выдалось жарким, Агапова регулярно поливала Веткина в ванной теплой водой, не забывала подмешивать ему калий, фосфор, марганец - и ее любимый человек буквально расцвел. Он налился свежими соками, отпустил длинные ветвистые усы, его тело сделалось еще более упругим и благоуханным. Счастливые сожители стали выезжать на природу, а вечерами, обнявшись, сидели у телевизора, смотрели и слушали криминальные сводки. Неуловимый преступник продолжал будоражить общественное мнение, но кольцо вокруг него неотвратимо сжималось. На экране замелькал фоторобот. Видоизменяясь от показа к показу, он приобретал несомненное сходство с хорошо известным им индивидуумом. В августе личность злодея была установлена, а он сам взят с поличным при очередном ограблении банка. Суд был скорым и справедливым. Белобров получил двадцать лет колонии усиленного режима. Лето заканчивалось. Веткин загрустил, поблек, стал прижимать руки к груди, и Агаповой пришлось снова поместить его в клинику. Жизнь любимого была в ее руках, и она знала, что, пока она рядом, с ним ничего не случится.
Мастер исторической фантасмагории Эдуард Дворкин уже известен читателям по роману «Государство и цветомузыка». На этот раз он рисует картину причудливой русской действительности конца XIX века. В этой трансформированной реальности живут персонажи вполне исторические, такие как И. С. Тургенев, но дела они творят совершенно небывалые.
Эдуард Дворкин
Приговор
Началось с того, что школа, которую ему предстояло окончить, в одночасье сгорела, и Александр Александрович Забродин, тогда еще просто Коля, был переведен в коммерческую структуру на должность разъездного агента. К руке Забродина прикрепили цепь, на другом конце которой болтался непроницаемый чемоданчик. Его следовало доставлять в заданную точку, иногда за многие тысячи километров, и там опорожнять перед клиентом. После этого можно было возвращаться. Александр Александрович (Коля) получал у начальника предписание и шел в бухгалтерию. Бухгалтерша Лия Дормидонтовна, немолодая одышливая женщина с добрыми материнскими глазами, по-своему отметила безусого и безбрового (после пожара) парня. Она сажала Забродина рядом, водружала ему на плечо свой массивный бюст и как бы невзначай забрасывала на колени юноше коротковатую полную ногу. Иногда она кусала его в шею. От бухгалтерши зависело все. Она могла вообще не дать денег на поездку, и тогда Александру Александровичу пришлось бы идти пешком или добираться поездостопом. Могла, расшалившись, выдать вместо рублей монгольские тугрики или вьетнамские донги, но могла подбросить и лишний миллиард или собственноручно набить ему карманы золотыми слитками. Забродин никогда не перечил Лие Дормидонтовне, он привязался к ней и охотно терпел ее милые чудачества. Однажды, отработав уже год или полтора и заслужив первый орден, Забродин возвратился из очередной поездки и узнал, что Лия Дормидонтовна приговорена к расстрелу. - Приговор приведен в исполнение? - содрогнулся он. - Нет, - ответили сослуживцы. - Мы ждем тебя. Они крепко подхватили Забродина под локотки и повели в подвал учреждения. Полустертые склизкие ступени привели их в большой каменный мешок. Внутри было прохладно, ярко горели лампы дневного света. Александр Александрович увидел всех сотрудников организации, были среди них и уже не работавшие пенсионеры. Возбужденно переговариваясь, люди смотрели в одну сторону. Там, у дальней стены, привязанная веревками к торчащим прутьям арматуры, стояла Лия Дормидонтовна. Она была бледна, неудачно накрашена и выглядела хуже обычного. Ей совершенно не шло какое-то белое мешковатое платье, явно с чужого плеча. - А-а, вот и он! - обрадовались в толпе. К Александру Александровичу подошел начальник. Забродин впервые видел его в маршальской форме с жезлом. Начальник снял болтавшийся у него за спиной короткоствольный карабин и протянул его юноше. - Не хочу! - предчувствуя ужасное, тоненько закричал Александр Александрович. - Ты должен застрелить ее! - объяснил начальник. - Так гласит должностная инструкция, и кроме того - такова последняя воля покойной. Александр Александрович протестующе замахал руками и спрятал их за спину. - Стыдитесь, молодой человек! - сказала Забродину старушка пенсионерка, бывшая руководительница первого отдела. - Люди ждут! Толпа зашумела. Александру Александровичу вложили в руки оружие. Лия Дормидонтовна ободряюще улыбнулась ему и запела "Интернационал". Пальцы Забродина дрожали, и первые пять выстрелов ушли "в молоко". - Вычтем с вас за перерасход патронов! - пригрозил молодому человеку новый бухгалтер. Александр Александрович прицелился получше и сразил Лию Дормидонтовну наповал. На третий день в организации был объявлен субботник по уборке территории, и тело Лии Дормидонтовны вывезли на кладбище. Похороны были пышные и торжественные. Сослуживцы один за другим говорили о больших заслугах покойной перед учреждением, высоко оценивали деловые и человеческие качества усопшей. На могиле было много цветов, играл духовой оркестр, молодежь рапортовала телу о своих достижениях в труде и личной жизни. Немного потанцевали. Александр Александрович, как требовал того обычай, женился на дочери Лии Дормидонтовны и унаследовал несколько особняков, парк автомобилей и крупнотоннажный океанский лайнер с командой и опытным капитаном-наставником. Забродин по-настоящему счастлив, у него любящая жена и трое детей, один из которых мальчик, а другие - девочки. Девочку, естественно, назвали Лия Дормидонтовна. Александр Александрович немного располнел, у него отросли густые усы и брови. "Интересно, - думает он временами, - как бы сложилась моя жизнь, не подожги я тогда школу с учителями внутри?"
Эдуард Дворкин
Маленький вонючий урод
Симаков обязательно женился бы на Верочке, не помешай ему маленький вонючий урод. Ситуация повторялась от раза к разу. Симаков приходил, снимал в прихожей шляпу, дарил цветы. Верочка радовалась ему, открывала холодильник, расставляла тарелки, включала музыку. Он опускался на диван, любовался возлюбленной и ждал, когда она окажется рядом. Верочка садилась совсем близко. Симаков обнимал девушку, его голова опускалась к ней на грудь, он упивался блаженством, возносился на седьмое небо, полностью забывался... и вдруг все срывалось, комкалось, летело к чертовой матери! Переменяя позу или отстранившись, чтобы перевести дух, он замечал маленького вонючего урода, который ластился к Верочке, нахально лез на колени и омерзительно сопел. И Верочка, вместо того чтобы сбросить страшилище на пол, гладила его и даже целовала! Это было невыносимо. Симаков вскакивал, хватал шляпу и опрометью выбегал вон. Он перестал бывать у нее, назначал свидания на улице, чтобы провести время в кафе или кино. Верочка приходила, целовала его первая и говорила, что последует за ним на край света, но Симаков опять видел рядом с ней ненавистного ему маленького вонючего урода. Наскоро придумав предлог, Симаков тут же уходил. Они виделись все реже, а потом перестали встречаться. Верочка вышла замуж за толстого грека и куда-то уехала. Симаков до сих пор одинок... - Вот такая история, - задумчиво произносит он и красиво разводит руками. - Неужели это вы из-за собаки? - участливо интересуется кто-нибудь. - Какой собаки? - акцентируя, переспрашивает Симаков. - Ну этой, - смущается любопытствующий, - которая урод... - Маленький вонючий урод, - очень четко выговаривает Симаков, - вовсе не собака. - Кошка? - торопится угадать еще кто-то из слушателей. - Нет, - показывает Симаков. - Курица! - кричат из партера. - Обезьяна! - Нет. - Змеюка! - несется с галерки. - Ящерка! Снова мимо. - Лемур! Панда! - не выдерживает ложа. - Вуалехвост! Симаков молча качает головой. Тишина. Публика ждет. Симаков цепляет со столика бутылку минеральной, наливает полстакана и медленно выпивает. У кого-то в зале из вспотевшей руки выпадает номерок и длинно прокатывается по полу. - Маленький вонючий урод - это я! - с болезненным наслаждением объявляет Симаков, и прожекторы тотчас выхватывают из сценической полутьмы его всего. Просто в отличие от большинства я умею видеть себя со стороны! Поклонившись, он делает попытку уйти за кулисы. Два-три неуверенных хлопка. Публика в шоке. Все пожимают плечами. Никто ничего не понял. Что это - провал?! Отнюдь! Все построено на тонком расчете. Сейчас... сейчас... секунду. Ну вот, наконец! Вскакивает экзальтированная дамочка. Громко: - Симаков, стойте! Но вы же - душка! Высоченный! И пахнете за версту отменными духами! Включаются резервные прожектора. Симаков буквально залит светом. Теперь видно и слепому - на сцене двухметровый красавец. И этот чудный запах французской парфюмерии! Оказывается, вовсе не от дам... - Спасибо!.. Спасибо! - немного волнуясь, говорит Симаков. - Спасибо всем, кто считает меня таким - красивым, высоким, отлично пахнущим... увы (на сцене снова полумрак), увы, увы (в голосе неподдельное страдание) и еще раз увы сам себя я вижу маленьким вонючим уродом. Он медленно идет со сцены. Аплодирует ползала. Что это? Посредственное выступление? Серединка на половинку? Ни в коем разе! Все тот же тонкий расчет. Дождаться, когда самые горячие ринутся в гардероб... пошли! И тут! Гремит фонограмма. Опять море света. На сцене голые китаянки. Пляшут. Симаков, сбросивший пиджак и брюки (когда успел?), в мохнатом черном дезабилье. Он сложился наполовину. Его лицо ужасно! В руке - бесшнурый микрофон. ПРЕЗЕНТАЦИЯ БЕССПОРНОГО ХИТА! СУПЕРШЛЯГЕР СЕЗОНА!! ПЕСЕНКА "МАЛЕНЬКИЙ ВОНЮЧИЙ УРОД"!!! Рабочие сцены открывают баллон с сероводородом. Публика ревет. Успех полный, безоговорочный, оглушительный!..
«Долбаная невесомость! Где верх, где низ – пока сообразишь, с ума сойдешь, разума лишишься…»
Порнову совсем не хотелось лишаться разума. Было бы глупо заниматься этим делом чаще, чем кролики трахаются. За последний час он терял сознание раза три, если не больше. Ему не понравилось.
Мало кому, наверное, понравилось бы: ползти по белоснежному пластику медотсека, таща за собой безобразную кровавую полосу, добраться-таки до покореженного медробота и вдруг обнаружить в последнем неисправность номер 18 дробь 6. Причем, еще как вдруг! Разбуди Порнова теперь среди ночи вопросом: "А ну-ка, Порнов, назови основные характеристики неисправности номер 18 дробь 6 медицинского кибера «Медбрат 26», и Порнов незамедлительно бы ответил: «Присутствие на корпусе робота смертельного – или близкого к тому – напряжения». Недостаточного для убийства такой личности, как Порнов, но вполне способного привести эту личность в бессознательное состояние.
Андрей Дворников
Последняя сделка
Посвящается М. Кругу
Утро. Церковь. Понемногу начинается новый день; новый снег; новые птицы; Новые люди?! Беззубые старушки занимают места для сбора милостыни. Парадный двор считается самым коммерческим местом, поэтому междоусобные стычки обыденны. Набожные бабульки, так ненавязчиво, пхают друг дружку мягкой войлочной обувкой, матеря отборным тихим матерком, дабы не прогневить Господа, отца Виталия и Варвару Пелагеевну.
Дыбенко Павел Ефимович
Из недр царского флота к Великому Октябрю
Аннотация издательства: Павел Ефимович Дыбенко - член Коммунистической партии с 1912 года, был первым Народным Комиссаром по Морским делам Советского государства. После гражданской войны командовал стрелковым корпусом, а затем Среднеазиатским, Приволжским и Ленинградским военными округами. В своей книге П. Е. Дыбенко рассказывает о революционной деятельности моряков Балтийского флота, о деятельности Центробалта, председателем которого он был, и об участии моряков и петроградских рабочих в борьбе за власть Советов. Книга издается с незначительными сокращениями. Она рассчитана на широкий круг читателей.
Дыбов Сергей
Первая война России с Францией в эпоху Наполеона
(1799-1800 г.)
Автор в курсе, что в его очерке немало недостатков и будет благодарен за любую критику, советы, вопросы, пожелания и дополнительную информацию по адресу: [email protected]
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
А.С. Пушкин
* статья снабжена картой "Европа в 1799 г."
В России всегда было особое отношение к Франции. Даже любовь. Во все времена, и во времена войн между Францией и Россией это чувство не проходило. Не удивительно, что в России существует большой интерес ко всему французскому, и, конечно же, к широко разрекламированному во Франции Наполеону. Личность бесспорно незаурядная, весьма прогрессивная для своего времени, оставившая глубокий след в истории. В результате его деятельности Европа серьёзно изменила свои очертания. А, кроме того - рождение воздухоплавания, фотографии. Метрическая система мер, правостороннее движение, единый календарь и т.д.