По чужому паспорту

Лев Колодный

Цикл "Ленин без грима"

По чужому паспорту

За границу летом 1900 года Владимир Ильич Ульянов выехал по заграничному паспорту, выданному на имя, данное ему отцом и матерью. К тому времени у него было много других имен. В рабочих кружках звали Николаем Петровичем. В студенческом питерском кружке марксистов из-за ранней лысины - Стариком. В московских кружках - Петербуржцем. Первые книги вышли под псевдонимом Владимир Ильин, причем, как мы помним, полиция хорошо знала, кто скрывается под этим псевдонимом. В германском городе Мюнхене наш герой тайно зажил как господин Мейер. Под этой кличкой нашла с большим трудом мужа приехавшая за границу из ссылки Надежда Константиновна, полагая, что супруг скрывается по паспорту на имя чеха Модрачека в городе Праге. В Чехии, однако, конспиратора не оказалось. При встрече с Крупской настоящий Модрачек догадался: "Ах, вы, вероятно, жена герра Ритмейера, он живет в Мюнхене, но пересылал вам в Уфу через меня книги и письма". Из Праги покатила Надежда Константиновна в Мюнхен. Нашла по данному ей адресу пивной бар, за стойкой которого оказался герр Ритмейер. Он не сразу сообразил, что хочет от него незнакомая женщина, не признавшая в нем своего мужа. "Ах, это верно жена герра Мейера, - догадалась супруга бармена, - он ждет жену из Сибири. Я провожу". И проводила в квартиру, где за столом заседали Владимир Ильич, его старшая сестра Анна и друг-соратник Юлий Мартов... "Немало россиян путешествовало потом в том же стиле, - вспоминала тот эпизод Надежда Константиновна, - Шляпников заехал в первый раз вместо Женевы в Геную: Бабушкин вместо Лондона чуть не угодил в Америку". Молодая супруга бывшего присяжного поверенного, нигде не служившая и не получавшая жалованья, могла колесить по Европе, а обосновавшись там, вызвать мать-пенсионерку, помогавшую вести хозяйство. Паспорт и деньги у наших революционеров находились, чтобы из Москвы и других городов России перебираться в сытые, ухоженные города Европы, где, засучив рукава, они принимались подталкивать родину к революции. После приезда жены в образе жизни Владимира Ильича произошло несколько метаморфоз. Если до ее появления в Мюнхене пребывал он без паспорта, без прописки под именем Мейера, то после воссоединения с Надеждой Константиновной появился паспорт на имя болгарина доктора юриспруденции Мордана К. Иорданова, презентованный болгарскими друзьями, социал-демократами. Конспирация проявлялась и в том, что вся корреспонденция между заграницей и Россией шла через чеха Модрачека в Праге. От него только по почте она попадала в руки нелегала в Мюнхене. Жили Иордан К. Иорданов и его супруга тихо-тихо в предместье, круг их общения строго ограничивался проверенными людьми. Просидев четырнадцать месяцев в камере дома предварительного заключения, отбыв от звонка до звонка три года ссылки в Восточной Сибири, угодив затем на десять дней еще раз в дом предварительного эвключения за нелегальный проезд из Пскова через Царское Село в Питер, Владимир Ильич, по-видимому, твердо решил никогда больше не подвергать себя арестам. В отличив от, скажем, товарищей Дзержинского, Сплина, которые неоднократно довершали побеги из ссылки, Ленин, отсидев срок исправно, даже не помышлял бежать, хотя сделать это было сравнительно несложно. Выйдя на свободу, хорошо зная, чем ему предстоит заниматься, а именно изданием подпольной общерусской партийной газеты, будущий редактор отлично понимал, что выпускать ее в России практически невозможно. Подготовленную там к выпуску нелегальную газету ждала участь "Рабочего пути", изъятого полицией перед самым выходом в свет. Хорошо помнил Владимир Ульянов, чем закончился первый съезд новорожденной социал-демократической партии, состоявшийся, когда он пребывал в Шушенском, в Минске. На него собралось девять делегатов. Новоявленных членов ЦК полиция арестовала, как и почти всех делегатов исторического съезда. Поэтому, ответив на вопрос "Что делать?" в известном своем сочинении, его автор понимал: общерусскую газету и партию можно поставить на ноги только за границей. Поэтому уехал надолго в Европу, развив там невероятно бурную деятельность. Живя в эмиграции, господин Мейер находит типографию, добывает нелегальным путем русский шрифт, обзаводится корреспондентами и агентами. В конце 1900-го выходит долгожданный первый номер известной всем "Искры" с эпиграфом из Александра Пушкина "Из искры возгорится пламя!", а также журнал "Заря"... Для издания журнала владельцу типографии предьявлялся паспорт на имя Николая Егоровича Ленина, потомственного дворянина. К тому времени законный владелец паспорта пребывал на том свете. Как выяснено историком М. Штейном, у умиравшего коллежского секретаря паспорт был взят дочерью Ольгой Николаевной и передан подруге Надежде Крупской. Иными словами - паспорт таким образом украли. Документ попал в умелые руки. Они подделали год рождения. Фотографий тогда на паспортах не полагалось. Владелец фальшивого паспорта подписал свою статью в журнале "Заря" новым псевдонимом - Николай Ленин, войдя под этим чужим именем в историю. Как видим, обман в самой разной форме стал образом жизни пролетарского революционера. К тому времени за редактором "Искры" числилось много других псевдонимов: К. Тулин, К. Т-н, Владимир Ильин... Всего же их исследователи насчитывают более 160... Но из них Н. Ленин стал самым известным, а причиной его появления послужило не пристрастие к сибирской реке Лене, не к женскому имени Лена, а конспиративная операция, связанная с хищением паспорта. Имея этот документ, а также свой, выданный в Питере паспорт, тем не менее Владимир Ульянов обосновался под именем Мейера, причем без паспорта на это имя. Такое в тогдашней Германии было возможно. Как уже говорилось, поначалу жил Владимир Ильич, он же герр Мейер, без прописки у партайгеноссе Ритмейера. "Хотя Ритмейер и был содержателем пивной, но был социал-демократ и укрывал Владимира Ильича в своей квартире. Комнатешка у Владимира Ильича была плохонькая, жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки, которая угощала его мельшпайзе. (То есть мучными блюдами. - Ред.). Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвозде около крана". В этом описании биограф Ленина Н. Вапентинов видит стремление Надежды Константиновны "прибедниться", нарисовать образ, который бы соответствовал представлениям масс об облике пролетарского вождя, полагающих, что их кумир должен был хлебнуть лиха. Отсюда в ее воспоминаниях мы постоянно встречаем "комнатешку" вместо комнаты, "домишко" вместо дома и так далее. На самом же деле никаких лишений у Ильича и до приезда жены и после не существовало. Просто герр Майер не придавал особого внимания быту и столовался у нещедрой на выдумки соседки - немецкой кухарки, потчевавшей постояльца германскими пирогами и пышками, повидимому, ни в чем не уступавшими полюбившимся ему сибирским аналогам, шанежкам и т.п. Ульянов-Мейер мог себе позволить обедать каждый день и в ресторане, пить чай не из жестяной, а фарфоровой чашки, жить в отдельной квартире, а не "комнатешке". Будучи редактором "Искры", он начал впервые получать постоянно жалованье, такое же, как признанный вождь Плеханов. Что позволяло жить безбедно, как буржуа. Время от времени поступали литературные гонорары, порой крупные - в 250 рублей. В тридцать лет сыну продолжала присылать деньги мать Мария Александровна. Когда начала выходить "Искра", из Москвы Мария Александровна переслала 500 рублей с редактором "Искры" Потресовым. Последний ошибочно полагал, что эти деньги передавались для газеты... Ему и в голову не могло прийти, что столь большую сумму шлет на личные расходы великовозрастному сыну мама. Надежда Константиновна служила при "Искре" секретарем, ее вписали в паспорт Иорданова под именем Марица. Прожив месяц в некоей "рабочей семье", доктор Иорданов с женой Марицей сняли квартиру на окраине Мюнхена в новом доме. Купили мебель. Если у Надежды Константиновны тенденция "прибеднить" эмигрантскую жизнь не особенно бросается в глаза, то у Анны Ильиничны явственно видна преднамеренная дезинформация. "Во время наших редких наездов, - пишет Анна Ильинична, - мы могли всегда установить, что питание его далеко недостаточно". Это замечание относит ся к жизни за границей, куда старшая сестра, нигде и никогда не служившая, могла приезжать, когда ей хотелось. Она же кривила душой, когда писала, что в Шушенском ее брат жил "на одно свое казенное пособие в 8 рублей в месяц", в то время как финансовая подпитка со стороны семьи не прекращалась. Брату слали книги ящиками, причем дорогие, подарили охотничье ружье и многое другое. Когда же за портрет вождя взялись партийные публицисты, то у них из-под пера потекла махровая ложь. "Как сам тов. Ленин, так и все почти другие большевики, жили впроголодь, и отдавали последние копейки для создания своей газеты. Владимир Ильич всегда бедствовал в первой своей эмиграции. Вот почему, возможно, наш пролетарский вождь так рано умер", - фантазировал в книжке "Ленин в Женеве и Париже", изданной в 1924 году, "товарищ Лева", он же большевик М. Владимиров, служивший наборщиком "Искры". Он не мог не знать, что на гроши, на копейки газету не издашь. Требовались десятки тысяч рублей в год. Не жил впроголодь и "товарищ Лева", потому что труд наборщиков оплачивался точно так же хорошо, как и редакторов. Этот автор выдумал о жизни вождя "впроголодь". Сам Ленин писал, что "никогда не испытывал нужды". Откуда же брались деньги, тысячи? Их давали состоятельные люди предприниматели, купцы, писатели, полагавшие, что с помощью социал-демократов, таких решительных, как Николай Ленин, им удастся разрушить самодержавие, сделать жизнь России свободной, как в странах Европы, где существовал парламент, партии, независимые газеты, где люди могли собираться на собрания, демонстрации, делать то, что не имели права подданные императора в царской России до революции 1905 года. Живя под Мюнхеном, супруги Иордановы, по словам Надежды Кйнстантиновны, "соблюдали строгую конспирацию... Встречались только с Парвусом, жившим неподалеку от нас в Швабинге, с женой и сынишкой... Тогда Парвус занимал очень левую позицию, сотрудничал в "Искре", интересовался русскими делами". Кто такой этот Парвус? Редакторы десятитомных "Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине", откуда я цитирую эти строчки, практически не дают никакой информации на Парвуса, пишут только, что настоящая фамилия его Гельфанд, а инициалы А. А. В вышедшем недарно втором томе Большого энциклопедического словаря находим краткую справку. "Парвус (наст. имя и фам. Ал-др Львович Гельфанд. 1869-1924), участник рос. и герм. с-д. движения. С 1903-го меньшевик. В 1-ю мировую войну социал-шовинист: жил в Германии. В 1918-м отошел от полит. деятельности". Между тем личность Парвуса требует особого внимания. Товарищ Крупская многое о нем не договаривает! Это что же за семьянин такой примерный, Парвус, у домашнего очага которого, играя с сынишкой, грелась бездетная чета Ульяновых? Почему Надежда Константинбвна, упомянув, какую позицию занимал Парвус в начале века и чем интересовался в прошлом, ни словом не обмолвилась о том, чем занимался упомянутый деятель позднее, как будто ее читатели хорошо были осведомлены о нем. Да, хорошо, очень хорошо многие большевики знали этого примерного семьянина Парвуса: и Надежда Константиновна, и Владимир Ильич, и Лев Давидович Троцкий - все другие вожди, а также Максим Горький. Ворочал Парвус большими деньгами и когда сотрудничал в "Искре", и когда перестал интересоваться российскими делами. Максим Горький поручал ему собирать литературные гонорары с иностранных издательств, и тот, откачав астрономические суммы в пору, когда писателя публиковали во всем мире, а его пьесы шли во многих заграничных театрах, не вернул положенную издательскую дань автору, прокутил тысячи с любовницей, о чем сокрушенно писал "Буревестник". Этот же Парвус в марте 1915 года направил правительству Германии секретный меморандум "О возрастании массовых волнений в России", где особый раздел посвятил социал-демократам и лично вождю партии большевиков, хорошо ему известному по совместной работе в "Искре". Вслед за тем в марте того же года (какая оперативность) казначейство Германии выделило 2 миллиона марок на революционную пропаганду в России. А 15 декабря Парвус дал расписку, что получил 15 миллионов марок на "усиление революционного движения в России", организовав некое "Бюро международного экономического сотрудничества", подкармливая из его кассы легально верхушку всех социалистических партий, в том числе большевиков. В бюро Парвуса оказался в качестве сотрудника соратник Ильича Яков Ганецкий, будущий заместитель народного комиссара внешней торговли. Через коммерческую фирму его родной сестры по фамилии Суменсон и большевика (соратника Ленина) М. Козловского, будущего председателя Малого Совнаркома, текла финансовая германская река в океан русской революции, взбаламучивая бурные воды, накатывавшие на набережную Невы, где стоял Зимний дворец. Как этот тайный механизм нам сегодня знаком по страницам современных газет, где сообщается о других подставных лицах, других фирмах "друзей", через которые утекли из нашей страны сотни миллионов (может быть, больше, кто их теперь сосчита-. ет?) за границу на дело мировой революции, так и не состоявшейся вслед за "Великой Октябрьской"! Да, не жил Владимир Ильич "впроголодь", не отдавал "последние копейки" на издание газеты, как показалось "товарищу Леве", рядовому революционеру. На издание и доставку "Искры" расходовались тысячи рублей в месяц, велики были расходы на тайную транспортировку. В чемоданах с двойным дном везли газету доверенные люди, агенты. Кроме, большевиков, занимались этим делом контрабандисты, они альтруизмом не отличались. Транспорты с газетой шли по суше, через разные таможни, а морем через разные города и страны: Александрию на Средиземном море, через Персию, на Каспийском море... "Ели все эти транспорты уймищу денег", - свидетельствует секретарь "Искры" Крупская, хорошо знавшая технологию сего контрабандоного дела, она пишет, что в условленном месте завернутая в брезент литература выбрасывалась в море, после чего "наши ее выуживали". Поистине глобальный масштаб, титанические усилия. Так же, как в Мюнхене, под чужим именем обосновался Ленин весной 1902 года в Англии. "В смысле конспиративном устроились как нельзя лучше. Документов в Лондоне тогда никаких не спрашивали, можно было записаться под любой фамилией, - повествует Н. К. Крупская. - Мы записались Рихтерами. Большим удобством было и то, что для англичан все иностранцы на одно лицо, и хозяйка так все время считала нас немцами". Как все просто было у этих некогда легкомысленных немцев и англичан! В Мюнхене можно было представиться Мейером, потом жить под паспортом Иорданова, вписав в него жену безо всяких справок под именем Марица... В Лондоне вообще паспорта не потребовалось, записались, очевидно, в домовой книге Рихтерами... Читаешь воспоминания Крупской про все эти конспиративные хитрости и думаешь, что не такие они невинные, как может показаться на первый взгляд. Именно эти маленькие хитрости, мистификации, обманы привели всех нас к большой беде. С чего начиналась вся эта игра? С ложного адреса, указанного в формуляре Румянцевской библиотеки? Или с лодложного паспорта, выкраденного у умиравшего коллежского секретаря Николая Ленина? С обмана простоватого минусинского исправника, у которого запрашивалось разрешение на поездку к друзьям-партийцам под предлогом... геологического исследования интересной в научном отношении горы? Пошло все с обмана филеров - жандармов, исправников, урядников, а кончилось обманом всего народа, который вместо обещанного мира с Германией получил лютую гражданскую войну; вместо хлеба - голод, вместо земли комбеды, политотделы, колхозы; вместо рабочего контроля над фабриками и заводами - совнархозы, наркоматы, министерства... И в Лондоне Ульяновы-Рихтеры жили по-семейному, вызвали, как обычно, мать Недежды Константиновны, сняли квартиру, решили, по словам Крупской, кормиться дома, а не в ресторанах, "так как ко всем этим "бычачьим хвостам", жареным в жиру скатам, кексам российские желудки весьма мало приспособлены, да и жили мы в это время на казенный счет, так что приходилось беречь каждую копейку, а своим хозяйством жить было дешевле."