Тихое утро
Олег Игоревич Чарушников
Тихое утро
Ранним субботним утром я вышел на балкон, размотал леску, привязал покрепче грузило и забросил удочку вниз. Хорошо в городе летом! Все в отпусках, на дачах... Я спокойно стоял, размышлял о Карпове и Каспарове, дышал воздухом - отдыхал. Чисто было кругом, свежо и просторно, как ни ни одной даче в мире. Потом на соседний балкон вышел брюнет в майке. Он поставил ноги на ширину плеч, взмахнул руками и стал энергично сгибаться, разгибаться, доставать пальцами пол и хэкать. На половине упражнения брюнет заметил мою удочку, вздрогнул и начал медленно распрямляться. Я внимательно следил за крючком. - Ты что ж это, сало-масло, - сострадательно спросил брюнет в майке. Рехнулся? Кто же так ловит, дурья башка? Я молчал. Не люблю, когда незнакомые обращаются ко мне на "ты" и "дурья башка". - Тебя спрашивают! Ты соображаешь, салажонок? Чего творишь-то? Я молчал. Не люблю, когда чужие люди, пусть даже соседи, обращаются: "салажонок". Сам он салажонок порядочный, в майке с лямочками. - Интеллигент, сало-масло, - не отставал брюнет. - Чего , отмалчиваешься? - Вы видите, я удю?.. То есть, ужу... Видите? Вот и не мешайте, пожалуйста... - Тебе не о том толкуют! - вскипел брюнет. - Ты какое грузило нацепил, чудило? - Свинцовое, - ответил я сдержанно. Брюнет так радостно и долго смеялся, что в двух квартирах захлопнули форточки. - Свинцовое, видали? Оно же маленькое! Ты бы еще, сало-масло, вовсе без грузила закинул. На донник надо, ветер какой, сечешь? У тебя нету, так и скажи. Погоди, я принесу... Переброшу! - Не надо ничего перебрасывать! - запротестовал я, но было уже поздно. Брюнет мигом слетал к себе и швырнул мне здоровенную свинцовую блямбу, отлитую, вроде бы, в суповом черпаке. Я едва сумел увернуться от снаряда. Энергичный брюнет еще немного пораспоряжался - как привязывать да как забрасывать - наскоро доделал зарядку и убежал к себе завтракать. Из его квартиры на весь двор разносился жизнерадостный, победительный смех. Я продолжал удить. Во дворе начали появляться люди. Вышел Петраков со своей овчаркой Джильдой. Затем Скарабеева с бульдогом. Потом Брыскин с эрдельтерьером. Потом Чутуева, Акуло и Перпиньян с собаками. Потом еще девять человек с собаками, собачонками и собачищами. Во дворе стало шумновато. Собаки страшно радовались друг другу, а хозяева не очень. Собаки изо всех сил виляли хвостами и остатками хвостов, а у кого и остатков не было - просто лаяли что есть силы. Хозяева ничем таким не виляли, постно здоровались и спешили к своим газонам. У каждого на дворе был свой закрепленный, законный участок - чтобы не смешивались ценные породы. На меня хозяева не обращали внимания, поглощенные утренними собачьими проблемами. По ним сразу было видно, что собака - это не игрушка, а прежде всего ответственность. Я удил, стараясь не смотреть вниз, так как с детства боюсь высоты. Из окна этажом выше за мной вела наблюдение Еврипидовна, старушка, проведшая жизнь в кулуарах. Когда я случайно оглядывался, Еврипидовна ойкала и пряталась за двойную маскировочную штору. Я старался не оглядываться. Собаковладельцы удалились, держа поводки накоротке, чтобы ненароком не смешать породу. Во дворе опять стало тихо. Но ненадолго. Снизу раздался грохот засовов, длинный ржавый скрип и шаркание. Из столовой, занимавшей первый этаж нашего дома, появился ночной сторож Григорьев. Он был обут в грязные валенки, держался за поясницу и жевал неизменную морковку. Рассказывали, что сторож Григорьев регулярно съедал весь урожай моркови подшефного совхоза имени Александра Невского. Шесть лет назад, худым и юрким, Григорьев впервые заступил на свой пост. Порции морковного маринада в столовой тут же начали быстро уменьшаться. Обеспокоенная администрация заключила с совхозом договор об увеличении целевых поставок моркови, и порции начали было приходить в норму. Но окрепший Григорьев приналег на любимый корнеплод и держал равновесие в борьбе с подшефным хозяйством. Совхоз им. А. Невского, подстрекаемый столовой, расширил посевные площади под морковь, но совершенно забросил свою основную культуру - кормовую свеклу. В итоге директора сняли со стро-гачом, а хозяйство перевели исключительно на лен-долгунец. Победивший сторож притаился припасенными остатками и в данный момент подумывал о переходе в ресторан "Олимп". Он стоял посреди двора, жевал морковку и смотрел на меня, задрав квадратную голову. Он так неодобрительно и пристально смотрел, что у меня сама по себе запуталась леска. Я принялся распутывать спасть, думая о том, как получше отбояриться от разговоров. Григорьев дожевал, пульнул огрызком в кошку и громовым голосом гаркнул: - Эй!! Немедленно в трех квартирах радостно откликнулись собаки. Я не люблю, когда ко мне обращаются: "эй", и ничего не ответил. Сторож подождал и закричал снова: - Эй! Ты чего там задумал? Отмалчиваться далее было неудобно, тем более, что собаки лаяли уже в пяти квартирах. - Ужу. Неужели не ясно?.: - А разрешение у тебя имеется? - орал выспавшийся сторож. И сказал, что имеется. - С печатью? Я сказал, что с круглой. - А подпись-то? - допытывался наевшийся сторож. - Подпись чья на разрешении, ась? Я собрался с духом и произнес: - На документе имеется подпись лица, весьма компетентного в данных вопросах и облеченного на сей предмет соответствующими полномочиями, а также прерогативами, гражданин! Так ответил я, ибо давно .знал Григорьева и его слабости. Сторож выслушал мои слова, как музыку. Он даже не начинал новую морковку, которую выудил из кармана. После уважительной паузы Григорьев решил сделать приятное и мне: - Эй! - Ну? - Ты есть хочешь? - Нет, спасибо. - А то у нас всегда рыба остается! - гремел сторож. - Жареная. Вынести кусок? Отличная рыба! - Рыба? Какая рыба? - обеспокоенно спросила вышедшая из подъезда женщина с сумкой на колесиках. - Вы продаете рыбу? - На дежурстве не занимаемся, - с достоинством ответил сторож, откусывая от морковки. - Может, вон тот продает? Рыбак-то... Женщина забегала глазами по двору, отыскала меня и спросила с тревогой: - Это вы продаете, товарищ? А она свежая? Мне нужно только свежей. Килограммчика два, товарищ! - Вы ошибаетесь, я ничего не продаю, - ответил я нервно. - Но вы же рыбак? - Я вовсе не рыбак. И удочка эта - не моя. - Эй! - заорал сторож. - А чья же тогда? Ты где ее взял, а? - Погодите, - волновалась женщина с сумкой на колесиках. - Продайте мне тогда раков. Здесь вчера кто-то торговал раками. Мне килограммчика два, товарищ! - А, значит ты еще и раками спекулируешь! - орал сторож, доевший морковку. - А разрешение у тебя имеется? Эй!!! Его мощный голос наполнял двор гулом. В квартирах отчаянно лаяли уже все пятнадцать собак, собачищ и собачонок. Из подъезда выскакивали жильцы с сетками. С криком "Кто за раками крайний?" на балкон выбежал брюнет в майке. Хлопали форточки. Двор ожил. Еврипидовна, умирая от счастья, высунулась из окна по пояс. Я с досадой и страхом глядел вниз, убеждаясь, что пора сматывать удочки. Спасение пришло из ЖЭКа. На пороге появился поджарый культорганизатор с мегафоном. - Вниманию товарищей жильцов! - проревел он, заглушая собачий лай. - Через тридцать минут на агитплощадке состоится выпуск устного журнала "Здоровый быт". Перед вами выступят: токсиколог (об отравлениях грибами), травматолог (о несчастных случаях) и инспектор ОСВОДа. Затем состоится веселый концерт. Прошу всех на площадку! Толпа рассосалась так быстро, словно ее неделю тренировали. Собаки умолкли. Езрипидовна судорожно задергивала пуленепробиваемые шторы, оставляя сбоку контрольную щель. На дворе остались культорганизатор и сторож Григорьев. - Товарищ, проходите на площадку! - строго сказал культ-организатор в мегафон. - Выпуск устного журнала! Концерт! Дожевывая морковку, сторож спрятался за дверями столовой и загромыхал засовами. Культорганизатор ЖЭКа, взмахнув мегафоном, погнался за собаковладельцем Брыскиным, замешкавшимся в воротах. Через минуту во дворе вновь стало тихо и благостно. Я тоже вздохнул с облегчением. Мне наконец-то удалось зацепить крючком свою куртку, вывешенную сушиться и ночью упавшую с веревки на бетонный козырек столовой. Подтянув добычу к себе, я еще раз окинул взором наш тихий дворик. Хорошо в городе летом. Прелесть, кто понимает!
Тихое утро скачать fb2, epub бесплатно
Сборник юмористических и сатирических рассказов. Книга выпущена за счет средств автора.
Олег Игоревич Чарушников
"Я не Кулебякин!"
Я ему и пары слов сказать не успел. Только вошел в кабинет, тут же затрещали-запрыгали два телефона - красный и фиолетовый. Он ловко ухватился за трубки и закричал: - На проводе! Нет, это не Кулебякин! Будет после обеда! Комплектующие опять не завезли? Кулебякин придет и разберется. А я не в курсе. Отбой! Он швырнул трубки обратно, как опытная хозяйка бросает крышку на кипящую кастрюлю - мгновенно и точно. - Так, - сказал он, внимательно глядя на мои ботинки. - Я... - сказал я. Затрещал телефон. - Минуту! - он снова сцепился в трубку, па сей раз желтую. - На проводе! Нет, здесь не Кулебякин! Насчет автокранов? Только он решает, толь-ко! Конечно, будет здесь! Или не будет. Может, да. А может, нет. Вернее всего - может быть. Отбой! - Так? - спросил он, вглядываясь в мои брюки. - Мне бы... - сказал я. Но не успел. - Минуту! На проводе! Нет, я не Кулебякин, я другой... Пуговицы будут только квадратные? Вы кому звоните, товарищ? Нет, это не он, это я! Пуговицами занимается Кулебякин. Постоянно бывает. Да, на работе. Сказать точно? Пожалуйста: каждый первый четверг второго полугодия. Отбой! Фу... - Так! - сказал он, уставясь на мой галстук. - Быстрее! - Мне бы вот тут... - Минуту! Нет, Кулебякин не здесь. Телефон здесь, а он - нет! Борщ сбежал? Не в курсе. Ждите Кулебякина. Понимаю, что срочно. Понимаю, что столовая цех номер один. Не плачьте, девушка. Кулебякин появится, все утрясет. Отбой! - Кошмарная у вас работенка, - сказал я с чувством. Он горестно вздохнул и обвел рукой телефоны. Все восемь телефонов красный, фиолетовый, желтый, синий, черный, белый, розовый в яблоках и серый без циферблата. - И у Кулебякина тоже кошмарная... - Кулебякина нет! - автоматически ответил он, и мы засмеялись. - Ладно, пойду, - сказал я. - Не буду отрывать. Хотел тут бумагу одну подписать у Кулебякина.,. - Нету его, нету!.. - ...насчет аттестации рабочих мест. Но раз такое дело, мешать не стану. - Милый'! - закричал он. -Насчет чего у вас бумага? - Насчет аттестации. А что? Все равно Кулебякина нет... - Бег мой, хоть один по делу пришел. По нашему, родному. Давайте со сюда! Радость-то какая.. Он схватил мою бумагу и крупно вывел на ней: КУЛЕБЯКИН. - Все-таки день не прошел даром, - сказал Кулебякин. - Спасибо вам. Заходите если что. Всегда рад. Жду! Я вышел в коридор и плотно закрыл дверь. На ней было написано: "Лаборатория НОТ. Начальник А. Я. Кулебякин". А из кабинета в это время доносился отчаянный голос: - На проводе! Двух Дедов-Морозов на утренник в школу? Я не решаю, решает только Кулебякин. На него возложено. А я не Кулебякин, нет, нет, нет!.. Одновременно выбивались из сил еще несколько телефонов. Кулебякин был очень занят.
Олег Чарушников
На "Олимпе" все спокойно
Сатирическо-фантастическое повествование
о жизни одного завода, состоящее из пяти историй
В повествовании действуют, появляются и упоминаются:
Зевс (тучегонитель, громовержец и пр.) - директор завода "Олимп", не хозяйственник, бог.
Дамокл - фрезеровщик цеха мраморных изделий. Регулярно перевыполняет сменно-суточные задания.
Геракл - кандидат в боги 3-й категории. Очень сильный руководитель.
Олег Игоревич Чарушников
Конец "Монолога"
(история былых времен)
Молодежное кафе "Монолог" открывали торжественно, как металлургический гигант. Директор кафе Виктор Горчаков, охрипший от речей, долго таскал почетных гостей по своему сверкающему детищу, демонстрируя разные чудеса. - Это холл! - провозглашал он, оттягивая цельнорезную дверь, массой близкую к воротам крепости. - Зал на шестьдесят мест! Пульт дискжокея! А? Как вам нравится? Клубы по интересам, встречи с замечательными людьми, тематические дискотеки! Здоровый досуг молодежи! - А выпивать они тут не начнут? - засомневался кто-то из гостей. - На дискотеках-то на этих? - Хо! - кричал Горчаков с восторгом. - Все продумано! Прошу сюда. Это наш бар! Слегка ошалевшие гости устремлялись к сияющему бару, но замечали серенький ценник: "Коктейль "Молодость" - 8 руб." и делали вид, будто интересуются оформлением. Еще я наличии имелся полудрагоценный коньяк "КС". В его сторону гости старались вовсе не смотреть. - Ага? - кричал страшно довольный Горчаков. - Кусается? Кто там говорил: пить начнут? Ну-ка? Гости натянуто улыбались и брали по стаканчику "напитка фруктового - 20 коп." После неизбежного доклада началась неофициальная часть. Члены туристического клуба "Кракатау" показали слайдфильм о путешествии к верховьям Енисея на надувных матрасах. Самодеятельная рок-группа "Чебуреки-04" пародировала зарубежные ВИА. Особенно удались одежды западных эстрадных идолов. Они столь рельефно и наглядно разоблачали бездуховность и разнузданность рок-звезд, что зашедший полюбопытствовать ночной сторож Анкудиныч только крякал, утирал лицо платком и стеснялся смотреть по сторонам. Наконец появился дискжокей, бледный молодой человек с загадочной улыбкой, жестом благословляющего митрополита возложил руки на пульт, отрешенно взглянул в потолок - и началось... Верхний свет пропал, и тотчас же полилось из-под белых грибков-столиков матовое сияние. Запульсировали на стенах разноцветные сполохи, по потолку заплясали геометрические фигуры - словно кто-то бешено раскрутил гигантский калейдоскоп. Перед столиками выросла толпа и задрожала, запрыгала в железных ритмах. Входящие в зал от грохота инстинктивно втягивали головы в плечи. Анкудиныч автоматически приоткрыл рот, как при артобстреле. Горчаков посматривал на танцующих ласково и снисходительно, как прабабушка на ползунка. В уме он уже ставил в годовом отчете красивую синюю галочку. Гости дружно скакали, с удовольствием наблюдая за собственными цветными силуэтами, синхронно подпрыгивающими в зеркальных стенах. Никто из них не подозревал, что этот чудесный вечер знаменовал начало печального заката молодежного кафе "Монолог"... В пляшущей толпе вместе со всеми прыгал Серж Гогонин. Серж работал в тихой должности на заводе электрочайников, был рукастым и ногастым парнем с печальным красным носом и чем-то неуловимо смахивал на ипподромного рысака - только не победителя заезда, а так примерно третьего с конца. Гогонин обожал подобные культмассовые забавы, участвовал в них неукоснительно, причем отличался виртуозным умением не тратить собственных денег. На открытие кафе он попал случайно. Заметил из автобуса толпу, втерся в нее, громко аплодировал ораторам и два раза крикнул: "Правильно!", чем вызвал одобрительное внимание Горчакова. Непосредственно по окончании митинга Серж затесался в группу почетных гостей, осмотрел здание и автоматически занял место за главным столом, где угощался с большим аппетитом. В этот вечер, однако, он был сильно не в духе, жаловался на желудок и тоску и рано покинул друзей, даже не "раскрутив" их как следует. В коридоре с Сержем случился обидный казус. Пробираясь в сиреневой мгле к выходу, он зацепился за медную плевательницу, порвал правую штанину и колена и в довершение всего позорно растянулся около гардероба. Прямым результатом падения явился выбитый передний зуб. Он болтался на лоскутке, мешая ругаться, пока взбешенный Серж не вырвал его напрочь. В тоске безумных сожалений Серж мчался по ночному городу, зажав горячий зуб в кулаке. Его печальный нос хлюпал, как калоша... Рта следующий вечер Серж сказал себе: "Зуб за зуб!" и отправился в "Монолог" разбираться. В кафе как раз проходила встреча с интересным человеком. - Ваше приглашение? - остановила Сержа в дверях миловидная девушка с глазами, полными наивной веры в людей. Такие девушки часто бывают пионервожатыми в подшефных классах и горячо выступают на диспутах "Возможна ли дружба между мальчиком и девочкой?" В другой время, заметив такую уйму наивности зараз, Серж мгновенно принял бы боевую стойку, представился корреспондентом областного радио и повел бы беседу, полную волнующих фраз типа: "Тут я хватаю режиссера, звукооператора и на "Волге" мчусь туда..." На этот раз Гогонин, не разжимая губ, буркнул: "К Горчакову" и проскочил внутрь. Встреча была в самом начале. Интересный человек сидел на месте дискжокея и читал лекцию. - "Дерево" целей, - размеренно вещал он, кивая в такт головою, - должно быть построено, дорогие друзья, в порядке декомпозиции главной цели программы. Причем, и это интересный момент, должна быть обязательно обеспечена иерархическая соподчиненность целей программы... Сержа бросило в сон. - Само собой разумеется, - продолжал кивать интересный человек, - что цели нижнего уровня подпрограммы должны быть средствами достижения целей верхнего уровня... - Вам ведь все понятно, не правда ли? - неожиданно обратился он к Сержу. Серж страшным усилием воли вырвался из тумана и просипел: - Чего там... Понятно... Деревья и все такое... - И прекрасно! - интересный человек продолжал. - Между тем, цель верхней подпрограммы, как это явствует из графика четыре... Серж мгновенно уснул. Очнулся он, когда интересный человек уже кончил встречу и, не переставая кивать головою, направлялся к выходу. Никто не аплодировал - не могли. Слушателей до того разморило, что еще минут десять они осоловело сидели по местам, понемногу приходя в себя. Розовощекий, энергичный Горчаков, высунувшись из дверей своего кабинета, скомандовал разбирать стулья к дискотеке. После этого он достал из сейфа красиво прошнурованную книгу, с удовольствием поставил в ней галочку и подмигнул дискжокею: - Главное, это не просто провести мероприятие. Главное - его осветить и зафиксировать! Как считаете, музработники? Томный дискжокей разминал худые пальцы и не удостоил директора ответом. В зале стоял грохот стульев и шарканье. Начиналась тематическая дискотека о жизни и творчестве Льва Лещенко. Серж стряхнул оцепенение и выбрался на улицу освежиться. Вернулся он через час, кисло дыша "Агдамом". Следом топали двое плодово-ягодных коллег. Козырьки полуспортивных шапочек плотно прилипали ко лбам, наподобие приглаженных ладонью челочек. - Мальчики, ваши пригласительные! - выскочила навстречу девушка-пионервожатая. Серж молча взял ее за лицо и оттолкнул. С криком "Дерево целей! Лесор-р-рубы, ничего нас не берет!" он ринулся Б ревущую тьму. Плодово-ягодные коллеги рванули за ним, бодая челочками воздух. Музыка мявкнула и захлебнулась, словно на магнитофон прыгнули сапогами... Ребята из комсомольского оперотряда прихлопнули скандал, не дав ему разгореться. Плодово-ягодных выводили первыми, в скрученном виде. Следом, гордо отплевываясь, шествовал Серж Гогонин. Его вели под локти лично директор Горчаков и диск-жокей. При этом дискжокей не переставал загадочно улыбаться, а трусивший позади сторож Анкудиныч на трамвайный манер сверлил дебошира пальцем-буравчиком, повторяя: "А вот мы его, молодца такого, в кутузку, в кутузку..." Завидев приближающийся милицейский "воронок", Серж издал замечательный по редкости горловой звук, присел, стряхнув с себя почетный эскорт, и необыкновенно резво рванул стометровку. Он бежал совершенно не по-спортивному, но с удивительной скоростью. Обычные нетренированные люди так быстро перемещаются только в одном месте - в продовольственном магазине, когда внезапно раздается команда: "Подходите ко второй кассе, заработала!" и - рраз! - половина очереди стоит уже там... - Не догнать, куда там! - рассудил кто-то знающий, и все вернулись в зал. Вновь застучали железные ритмы. Бледный дискжокей потусторонним голосом завел разговор о Льве Лещенко, как бы нехотя делясь своими обширными познаниями и напирая на слово "диск". Взъерошенные парни, возбужденные викторией, спешили в круг. "Воронок" буднично увозил вдаль притихших плодово-ягодных коллег. В гардеробе за вешалками плакала девушка-пионервожатая, верящая в дружбу между мальчиком и девочкой. Шел второй вечер в новом молодежном кафе "Монолог"... Серж, несколько испуганный событиями, не рисковал больше показываться в "Монологе" и переключился на проверенное кафе "Циркуль". Но он был первой тревожной ласточкой, за которой вскоре прибыли другие, многочисленные и нахальные. В повое кафе повадились шляться молодые люди примерно того же, сержевского типа - то есть довольно гладкие, даже как бы элегантные, но хамоватые. Их влекли семейные прелести "Монолога", особенно обилие девушек, полных веры в людей. Ради этих прелестей хамоватые молодые люди терпеливо сносили встречи с интересными людьми, а также тематические дискотеки, чрезвычайно выдержанные и актуальные. В результате девушки-вожатые быстро охладели к "Монологу". Тогда нахальные молодые люди стали приводить своих подружек, тоже как бы элегантных, крайне уверенных в себе и накрашенных до последней человеческой возможности. Климат в кафе стал заметно меняться. Горчаков боролся с новыми завсегдатаями изо всех директорских сил. Он подготовил два прекрасных доклада о правильной организации досуга молодежи, выдержки из которых опубликовал в многотиражной газете завода электрочайников. В прошнурованной книге что ни день появлялись галочки одна краше другой. Но ничего не помогало. Молодые люди просачивались неслышно, как запахи. Молодежное кафе все больше напоминало печально известный в городе "Циркуль". Неприятно было и то, что сияющий бар, единственный источник твердого дохода, приносил в среднем от пяти до восьми рублей за вечер. Хамоватые молодые люди спокойно поглядывали на серенькие ценники с пугающими цифрами, но пили исключительно пепси-колу, разбавленную обыкновенной водкой из соседнего гастронома. Встревоженный Горчаков ударил в набат. Каждые сорок пять минут он появлялся из кабинета и обходил столики, бдительно принюхиваясь. Для остроты обоняния Горчаков бросил курить. Но тертые завсегдатаи играючи обштопывали энтузиаста-руководителя. Среди них распространился своеобразный конкурс, что-то вроде "А ну-ка, обмани!" В обычай вошло посасывание спиртного через трубку в рукаве из бутылки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Нравы быстро портились. Интересные люди обходили "Монолог", как чумной квартал. Персонал молодежного кафе, удрученный ходом событий, начал посматривать на сторону. Когда появились первые дезертиры, Горчаков приуныл, хотя и продолжал ставить в отчетах бодрые галочки. - А ведь как начинали! - жаловался он верному сторожу Анкудинычу. Сколько было задумок, эх!.. Анкудиныч, навсегда облюбовавший для ночных бдений место дискжокея, степенно объяснял: - Дак ведь место тут такое... - Какое такое? - страдальчески спрашивал павший духом директор. - А такое. Несчастливое... И Анкудиныч начинал вещать эпическим, внешне очень достоверным тоном старожила-сказителя. По нему выходило примерно так: Еще при царе Александре Благословенном местный золотопромышленник и самодур Ефим Перепреев затеял поставить на этом месте большой мучной лабаз. Умные люди, конечно, отговаривали, но своенравный Перепреев уперся, как баран. Семь раз возводил упорный самодур свой лабаз, и семь раз колоссальное строение сгорало в одночасье. Ну, бросились ловить злоумышленников и впопыхах засадили в острог двух подвернувшихся странников, Микишку и Хорька. Закусивший удила Перепреев приступил было к восьмому строительству, но внезапно помер с симптомами острого "кондратия". На смертном одре он, якобы, поманил старшего приказчика пальцем и пророчески шепнул: - Месту сему пусту быти! Последнее со стороны Анкудиныча было попросту нахальным враньем, ибо таким образом изъяснялись только в петровские времена. Горчаков отмахнулся от сказителя, но в душе затаил сомнения и печаль. Что-то такое все же было в судьбе несчастного "Монолога". За какие-нибудь полгода он сильно сдал, подзавял и стал чахнуть. Исчез потусторонний дискжокей, прихватив с собой всю музыкальную электронику. На смену хамоватым молодым людям пришли небритые посетители, презирающие закуску как таковую и всему на свете предпочитающие красный "вермут". Нехорошие завсегдатаи плодились, как клопы. Девушки перестали появляться в "Монологе" вовсе. Кафе катилось и катилось под уклон. Разочарованный Горчаков уехал на учебу в город Вышний Волочек, оставив преемнику восьмикилограммовую папку с отчетом о проведенных мероприятиях. В баре новый, чрезвычайно расторопный буфетчик заторговал пивом навынос и в разлив. Появился в продаже темный маслянистый портвейн, добываемый, очевидно, из подземных скважин, а также ароматизированное вино "Осенний сон". В одной бутылке этого удивительного напитка заключалось столько запаха, что доставало до автобусной остановки. Поэтому от пассажиров, садившихся здесь, всегда подозрительно пахло, и контролеры проверяли их в первую очередь, с пристрастием. Серж Гогонин как-то по старой памяти заглянул в бывшее молодежное кафе, но дальше порога не пошел. "Бобик сдох!" - философски изрек он и удалился в проверенный "Циркуль". В душе Серж чувствовал себя отомщенным. Дольше всех из сотрудников держался верный Анкудиныч. Но и его доел нервный завсегдатай, узревший в гардеробе синюю крысу величиной с валенок. Завсегдатая ловили всем обществом, сшибая мебель, свистя и топая. Анкудиныч получил сильную контузию вешалкой, стал задумываться и однажды поутру объявил коллективу: - В нашем вертепе спиться - плюнуть раз! Действительно плюнул и ушел сторожить конфетную фабрику, куда его давно звали.
Олег Игоревич Чарушников
Проверочка
Якушев прочел заметку в газете:
"Один знаменитый человек прошлого в шутку однажды разослал своим друзьям записку: "Все раскрыто, бегите!" К его удивлению, на следующий же день все друзья перебрались через Ла-Манш и переехали в другие страны". Неизвестно, что сказал по такому поводу знаменитый человек, разом оставшийся без друзей. Якушев же, прочтя заметку призадумался. - Действительно, черт его знает... Внешне-то все, вроде, хорошие люди. А что там у них за душой, попробуй копни? Мрак, тайна. А что, если... И Якушев, с детства склонный осложнять жизнь себе и окружающим, решил устроить друзьям небольшую проверку. Так сказать, по классическим образцам. Кандидатуры наметились сразу. Вообще-то выбирать было особенно не из кого. Самым видным из приятелей был Аристарх, человек зверски начитанный и не любивший скрывать свое превосходство над окружающими. Далее шел известный шутник Чагин, разыграть которого считалось делом престижным. Замыкал компанию тихий Цодиков, человек без особых примет в личном деле и общественной жизни. Принимать телеграмму сначала, конечно, не хотели. - В каком это смысле "Все открыто, бегите"? - допытывалась приемщица на почте. - Откуда вы, собственно говоря, бежать собираетесь? Якушев ожидал такого вопроса и ответил мгновенно, с каменным лицом: - Газеты надо читать, уважаемая. В городе новый стадион открыли. Будем бегать там трусцой. Вы сами-то как, бегаете, закаляетесь? - Мужик у меня бегал, - вздохнула приемщица, заполняя квитанцию. - По утрам все, помню, норовил. Сначала до площади Калинина добегал, потом дальше... Прибежал так вот однажды в Бердск, снял комнатку, потом детей хозяйки усыновил... Больше не бегает. Зачем ему, кобелю, теперь бегать-то, от новой семьи? Бегуны... Телеграммы обещали доставить назавтра часикам к восьми. В девять Якушев набрал рабочий номер Аристарха. - Нет, Аристарха Ефимовича нельзя, - отозвался отдел. - Задерживается, очевидно... Чагина? Его тоже нет. Пришел-то он вовремя, но потом сразу умчался куда-то. Ничего, ничего, пожалуйста... - Та-а-ак, - сказал себе Якушев. - Интересненькое начало. А Цодиков как поживает? В лаборатории сообщили, что Цодиков взял отгул. - Вот как? - сказал себе Якушев. - Отдохнуть решил? Любопытно, от чего? Ну, компот заваривается! На душе было весело и жутковато. Не в силах усидеть на месте, Якушев решил проверить все лично. У проходной он столкнулся с опоздавшим Аристархом. - Хорошее утро сегодня, - осторожно начал Якушев. - Ты чего же не на машине? Пешком решил? Моциончик устроить? Аристарх вздрогнул. Он был непривычно суетлив и не смотрел в глаза. - А что машина... - забормотал Аристарх, оглядываясь, - машина, собственно, не моя, это все знают... Я пользуюсь по доверенности от тестя... Н-не понимаю, почему ты спрашиваешь? "Украл машину! - внутренне ахнул Якушев. - Вот тебе на!" Отступать было некуда. - Признавайся, Аристарх! - Якушев пронизывал приятеля пламенным взором телевизионного майора Знаменского. - Колись. Можешь закуривать. Сначала сообщи фамилии соучастников... Аристарх, начисто утративший прежний лоск, без промедления "раскололся". - Это все тесть, все он! "Яблоки, верное дело!" Я не хотел, отказывался... Потом втянулся, пошло-поехало... Кооператив у меня, сам знаешь... Тут еще очередь на машину подошла... Эх!.. - Ты не увиливай давай! Какие еще яблоки? - Анис, апорт, белый налив... Разные. Какие давали, те мы и брали. Через пять минут Якушев знал все. Летние отпуска надменный Аристарх проводил отнюдь не на пляжах Мисхора. На пару с тестем он убирал яблоки в маленьком совхозе под Воронежем. Рассчитывались с ними натурой, и до самого Нового года приходилось натуру эту реализовывать на улице в розницу. - Если в отделе узнают, ох... - стенал Аристрах. - А тут еще телеграмма эта! Мы с тестем чуть не... - Ладно-ладно, - прервал Якушев. - Не выдам. А как же ты торговал-то? Ведь могли узнать? - Я гримировался, - окончательно раскололся Аристарх. - И потом, у нас тулупчик такой есть... Таежный, дремучий. Но мы все по средним ценам, ты не думай! "На следующее лето рвану с ними, - решил Якушев, выходя к остановке. Одного, следовательно, проверили. Ишь ты, какие глубины вскрываются..." Взъерошенный Чагин выскочил из такси и опрометью помчался к проходной. На щеке у него красовалась глубокая свежая царапина. У Якушева екнуло сердце. - Что-нибудь случилось? - робко остановил он приятеля. - Опаздываю! - задыхаясь, проговорил Чагин. - Не стой на дороге! - Ты, случаем, не подрался? Дома-то как, нормально? - допытывался Якушев, пристроившись рядом. - Какая-то гадина разыграла, - на бегу проинформировал приятель. Телеграмму соседке передали, та звонит мне: "Все открыто! Бегите скорей!" Карга старая... Я было решил: хана. Две недели ведь у нас воды не было! Краны, думаю, открыты остались, теперь и заливает. Затопило, небось, всех до подвала! Схватил такси, прилетел - нет, все нормально. Ну, пошел к соседке разбираться, та баба нервная... Короче по душам поговорили... Чагин потрогал царапину. - Грозилась в товарищеский суд подать. Ну попадись мне этот шутничок! Якушев сразу отстал. Чагин шмыгнул в проходную, на ходу прикладывая снег к царапине. Настроение разом испортилось. Оставался тихий Цодиков. Визит к нему, как и ожидалось, радости не принес. Дверь открыла заплаканная жена. - Э-э-э, я тут мандаринчики принес, гостинчик, стало быть... - промямлил Якушев, бочком вступая в прихожую. - А где Женя? Он не заболел? - Жени нет, - горько ответила жена и всхлипнула. - Как нет?! - остолбенел Якушев. - Уехал? Через Ла-Манш? - Женя пошел за валерьянкой, - объяснила жена, и Якушева отпустило. - А вообще-то как он, ничего? Здоров? - Женя весь извелся. И я тоже. И все наши родственники. Это какой-то ужас! Вот, полюбуйтесь, - жена протянула злополучную телеграмму. Буквы запрыгали у Якушева в глазах. Сказалась предпраздничная спешка, и чья-то торопливая рука уверенно отпечатала в телеграмме: "ВСЕ ОТРЫТЫ ТЧК БЕКЕТОВ" Больше своих друзей Якушев никогда не проверял.
Олег Игоревич Чарушников
Лишний билетик
Эраст Карпович подошел к театральному подъезду. До спектакля оставалось минут двадцать. На ступеньках толпились люди. Многие шумели. - О чем крик? - строго спросил Эраст Карпович, не обращаясь ни к кому в отдельности. - А лишние билетики продаем, папаша, - отозвался шустрый парень с шарфом, повязанным поверх поднятого воротника. - Не желаете билетик? - Почему все разом-то продаете? - осведомился Эраст Карпович, поднимая бровь. - А замена произошла. Не будет Шмыги, в последний момент узнали. Заболела. - И кем же заменили? - А нашей заменили! - радостно объяснил парень. - Дубняк, может слыхали? Она, в принципе, ничего, Дубняк-то. Молодая, голосистая... Купите билетик. - На свою, значит, не желают, - усмехнулся Эраст Карпович. - На гастролершу заезжую всей душой, а местной, родной, брезговать изволят... И откуда в нас эта... эстетизьм этот? У них, молодой человек, в столицах конечно, сливки искусства. Но у нас тут тоже не обрат! Да-с, не обрат! Поддерживать надо своих-то, подбадривать, а не душить. Стыдно! Обидно за земляков. Ты сам-то, наверное, не местный, а? Верно? Какой там у тебя ряд? - Восемнадцатый. Эраст Карпович опять усмехнулся. - Восемнадцатый... Запомни, парень, Репнов за свою жизнь дальше пятого не сиживал. А жизнь у Репнова была не чета твоему утлому существованию! - Это кто - Репнов? - спросил парень. - А седьмой не хотите? - вынырнул сбоку другой молодой человек, тоже с шарфом поверх воротника, но не завязанным, я обмотанным в четыре слоя. Эраст Карпович даже не посмотрел в его сторону, а ткнул пальцем в третьего молодого человека, вовсе без шарфа. - Э-э-э, вот вы. Какой ряд предлагаешь? - Два места в одиннадцатом. Эраст Карпович сморщился и покрутил головой. Вокруг стали собираться люди. - Четвертый ряд, папаша! Как раз для вас. - А место? - И место четвертое. Берем? - Не берем, - отрезал Эраст Карпович. - Я, братец, с краю прилабуниваться не приучен. Да и тебе не советую, с краю-то... Усек? - Папаша, ложа вас не устроит? У меня ложа! - Никаких лож! - рассвирепел Эраст Карпович. - Ложи... Наловчились обособляться. С рядовым, рядовым зрителем сидеть надо. Плечом к плечу! А не по ложам восседать. Магараджа нашелся... Давайте, давайте дальше! Что еще у кого? - Восьмой ряд, папаша, в середине!.. - Десятый за полцены, десятый за полцены!.. - Панаша, бери два за трешник!.. - Эй, папаша, слушай сюда!.. Эрасч Карпович отрицательно мотал головой и хмыкал. К размахивающей билетами толпе подошла девушка, по виду студентка. Наметанный глаз Эраста Карповича мгновенно отметил ее появление. - Ну-ка тихо! - скомандовал Эраст Карпович. - Тихо, кому говорят! Эй, девушка! В гетрах, к вам обращаюсь! Да не к вам, господи... Вон к той, справа, скажите ей' Вы, вы, точно! Идите сюда! Девушка подошла ближе. - Пропустите человека! Сюда идите! Какой ряд у вас? - У меня? У меня никакого нет... - Наконец-то, - желчно сказал Эраст Карпович. - Слава богу, нашлась. Хоть одна билетами не спекулирует. Или спекулируете? А? - Что вы! - испугалась девушка. - Вовсе нет. - Ну то-то... Давайте-ка отойдем от этих торгашей. Эраст Карпович взял девушку за локоть и с трудом вырвался из толпы. - Значит, на спектакль пришли? - мягко заговорил он, отведя девушку в сторону. - Правильно. Чем по дискотекам разным тереться... - Да я, собственно, так подошла, посмотреть, - сказала девушка. - Жаль. Вот это жаль, - огорчился Эраст Карпович. - А я-то, старый дурень, подумал: тянется, подумал, человек к искусству, живет в ожидании чуда. Глаз отдыхал на вашем милом лице. Кругом, понимаешь, трутся всякие в шарфах, трешки с рабочих людей тянут, противно! А вы, оказывается, "так" подошли... Опыт, что ли, перенимать? - Нет, просто я уже видела эту постановку... - Со Шмыгой? - Со Шмыгой. - А на Дубняк, значит, не желаете сходить? - На кого? - удивилась девушка. - На Дубняк, на кого... И откуда это в нас? - с горечью заговорил Эраст Карпович, глядя на урну. - Откуда этот эстетизьм проклятый, снобизьм чертов? Они... - Эраст Карпович махнул варежкой в сторону парней в шарфах, - они думают, только в столицах сливки искусства. Но у нас тут тоже не обрат. Да-с, мадам, не обрат! - Почему вы так решили? - запротестовала девушка. - Я всегда на наших артистов хожу. С большим удовольствием. Что вы, папаша!.. - И на Дубняк с удовольствием? - подозрительно спросил Эраст Карпович. - И на Дубняк, - твердо ответила девушка. Эраст Карпович немножко поколол девушку взглядом, но затем смилостивился. - Ладно, я вам верю. А сначала решил: ох, решил, из тех она, с шарфами!.. - Нет-нет, я ни в коем случае... - Верю! - Эраст Карпович протянул девушке билет. - Держите! Дубняк, как вы и хотели. Двадцатый ряд. Самый акустический узел! Всю жизнь я на этом месте просидел. Благодать! Чтоб у этих проклятых спекулянтов не брали. Три рубля. - А написано: рубль... - прошептала девушка. - Вы опять начинаете? - окрысился Эраст Карпович. - Опять? Торговаться, фуй! В искусстве! Эх, я, старый дурень, ошибся как... Кругом, кругом мещанство и низкий расчет!.. - Не волнуйтесь так, я заплачу, заплачу, пожалуйста... - Ну то-то... Эраст Карпович сунул трешку в карман и, насвистывая, двинулся домой. Отойдя немного, он оглянулся. - Шарфов, понимаешь, понакупили... - проворчал Эраст Карпович. М-молокососы! И сплюнул в сугроб.
Олег Игоревич Чарушников
Личный пример
Промокашка - вещь невкусная. Я и раньше об этом догадывался, но теперь знаю совершенно точно. Теперь мне промокашку хоть в варенье обмокни - есть ни за что не стану. Сыт я ими по горло. На всю жизнь. А вышло это так. На природоведении к нам в класс пришел новенький. Звали его Гена. Обычный мальчишка, каких много. Гена сел за последнюю парту, как раз позади меня, и стал слушать рассказ Анны Ивановны о полезных ископаемых. Анна Ивановна заговорила о том, как из деревьев получается каменный уголь, и тут сзади меня что-то тихонько зашуршало. Потом опять. Я обернулся и увидел, что новенький откусил кусок розовой промокашки и задумчиво пожевывает. При этом Гена, не отрываясь, смотрел на учительницу и что-то записывал. Запишет-запишет, пожует. Пожует-пожует, запишет. Такой вот странный человек. Вы когда-нибудь пробовали сидеть на уроке, когда сзади беспрерывно жуют промокашку? Это невозможное дело. Этого нельзя вынести больше пяти минут! Я несколько раз оборачивался и укоризненно смотрел на новенького. Не помогало. Он продолжал есть розовую промокашку, зато Анна Ивановна строго сделала мне замечание, чтобы я не вертелся, как на сковородке. Я потерпел еще минут пять, но потом не выдержал. Обернулся к новенькому и прошептал: - Новенький, кончай промокашки кушать! Тебе что тут, столовая? Анна Ивановна тут же сделала мне замечание, чтобы я не разговаривал. А новенький продолжал жевать и уже отъел у промокашки все четыре угла. Тут я вспомнил, как однажды мама сказала папе: "Воспитывать надо личным примером! Нужно показать ребенку наглядно, как некрасиво его поведение!" (Это когда я не хотел есть за обедом суп с луком. Папа стал наглядно показывать, как некрасиво мое поведение, - раскачивался на стуле, стучал ложкой, тоскливо озирался по сторонам... Мама строго следила, чтобы папа показывал как можно нагляднее. Мне стало жаль папу, ведь он мог так и остаться без супа, и я быстренько доел тарелку.) Теперь я решил действовать тем же методом. Пусть новенький убедится на личном примере, как некрасиво и некультурно жевать промокашки. Я вынул из тетради чистую промокашку, повернулся к новенькому и с шумом откусил большой кусок. Я старательно жевал, всем видом показывая, как это невкусно и некультурно. Я наглядно ел свою промокашку, но Гена и ухом не повел - смотрел на учительницу, записывал и пожевывал. Тут моя промокашка кончилась. Я перерыл все тетради, других не нашел и шепотом попросил у Громобоевой, сидевшей через проход. Анна Ивановна сделала мне замечание, но я выждал пока она отвернется, и продолжил наглядное обучение новенького. Вторая промокашка далась куда трудней. Во рту пересохло, а запить было нечем. Я горько пожалел, что не догадался взять с собой в школу бутылочку "Буратино" или, на худой конец, молока. Но не отступать же назад! Тем более, что новенький покосился на меня и удивленно поднял брови. "Ага! - обрадовался я. - Подействовало!" Но тут Анна Ивановна перешла к рассказу о природном газе. Новенький встрепенулся и снова откусил от своей промокашки. "Вот ты как! - подумал я. Ничего, посмотрим кто кого пережует!" Я выпросил у Громобоевой еще одну промокашку и сжевал ее, сурово глядя новенькому в глаза. Он не поддавался. Во рту у меня пересохло так, будто я месяц прожил в самом центре Сахары. Казалось, в меня больше не войдет ни одной промокашки. Как назло, утром я позавтракал двумя полными тарелками гречневой каши с маслом. Но я твердо решил довести воспитание до конца, выпросил у Громобоевой третью промокашку и со страшными мучениями съел её до кусочка. Новенький не реагировал! Громобоева отказалась дать четвертую промокашку, сообщив, что они у нее кончились. Пришлось попросить у Юрки-отличника. Юркина промокашка была сплошь изрисована шахматными конями, слонами и пешками. Но я мужественно откусил от нее угол и начал с трудом жевать, не отводя грозного взгляда от новенького. Еще одно усилие, и Гена будет побежден... И тут я почувствовал, как у меня из рук осторожно берут остатки промокашки, поднял глаза и обомлел. Рядом, строго нахмурившись, стояла Анна Ивановна, - Ты чем это занимаешься на уроке, Алеша? - спросила она. - Что ты жуешь? Есть вопросы, на которые невозможно ответить, чтобы все не засмеялись. - Я спрашиваю, что ты жуешь? - Промокашку... - ответил я, и все засмеялись так радостно, словно я облился с головы до ног чернилами или в одну минуту стал совершенно лысым. В этот момент прозвенел звонок. Анна Ивановна схватила меня за руку и потащила в учительскую. - Весь урок он вертелся, разговаривал, а потом вон что удумал - промокашки начал поедать! Завуч Елена Адамовна всплеснула руками: - Почему же он их ест? - Не знаю, - пожала плечами Анна Ивановна. - Наверное, проголодался. - Ну конечно! - закричала Елена Адамовна. - Ребенок ничего не ел! Его плохо кормят дома, вот он и питается промокашками! Срочно вызвать родителей! Первое, что произнесла мама, когда пришла: -- Да быть того не может! Как это ничего не ел? Да он умял на завтрак две полных тарелки каши! - Значит, ребенку не хватает! - Ладно, - согласилась мама, - будем давать ему по три тарелки. Или по четыре. И пусть попробует не съесть! - добавила она грозно. Тут уж я не на шутку испугался. - Не надо по четыре тарелки! Мне и двух-то много! - Но ты же ешь промокашки, - недоумевающе сказала Елена Адамовна. - - Это я воспитывал новенького... Наглядно, на личном примере... Анна Ивановна ядовито сказала: - Хорошенький примерчик ты ему показал. У тебя вон язык весь синий! - Это ничего, - ответил я, - это не страшно. Это я Юркиного коня съел... Что тут началось, рассказывать не хочется. Конечно, меня сразу потащили к врачу... Все ужасно боялись, что от юркиных нарисованных слонов, коней и пешек со мной что-нибудь случится.
Олег Игоревич Чарушников
Дряква
Цикламен оказался дряквой. Приятель Аристарх так прямо и сказал: - Обыкновенная дряква. Он сидел, развалясь на диване, и оскорбительно тыкал сигаретой в сторону подоконника. Остроухое страшно обиделся за свой единственный цветок. - Между прочим, - ядовито сказал он, - этот редкий вид цикламена мне от прежних жильцов достался. Вдова члена-корреспондента, если на то пошло. И дочь. Шесть языков знали, если в сумме посчитать. Не из каких-нибудь... И вовсе он не дряква! - Дряква, дряква, - лениво покивал всезнающий Аристарх. - В энциклопедическом словаре ясно сказано. Проверь. Если есть, конечно... Стряхнул пепел в цветочный горшок и удалился. Остроухой, естественно, кинулся к соседям за энциклопедическим словарем, - Цапля... цапфа... - бормотал он, лихорадочно листая страницы. - Дрякву выдумал, ж-жулик... Целиноград, ци... ци... Вот! Цикламен. Дряква, альпийская фиалка, род многолетних, семейство первоцветных, ядовит... Господи, еще и ядовит! Досадно и горько стало Остроухову. И цветок-то, главное, как цветок. Листья, цветочки красноватые - все, как положено. Не пахнет, правда, ничем, так что с того? Стоял себе на окошке, никого не трогал, И вот на тебе - дряква. Было что-то в этом слове сомнительное, нехорошее. Крякающее такое. И еще смахивает па брюкву. Не то утка, не то корнеплод. Противно... "У меня, значит, дряква... - постепенно накаляясь, думал Остроухое. - Ну, а у них, конечное дело, исключительно цикламены? Нет, так не пойдет!" Утром, не побрившись даже, Остроухое пошел к "ним" раскрывать глаза. Первыми оказались супруги Игнатьевы, люди газетные и потому рассматривающие решительно все с точки зрения неожиданной и для нормального человека диковатой. ...После чая Остроухое улучил момент, подошел к подоконнику и, небрежно позевывая, сказал: - А, то-то я гляжу: знакомое растение у вас тут. Это дряква, кажется? Ну да, она самая. Нежный цветок, дряква-то. Прихотливый. Татьяна Игнатьева сделала большие глаза и с восхищением обратилась к мужу: - Сергей. Да Сергей же! Полюбуйся скорее. Первый раз в жизни встречаю натуральный, рафинированный тип обаятельного циника. Чувствуешь, как он все ведет на снижение? Четко, тонко и органично. Надо обязательно записать... Остроухов опешил. - Мгу, - отозвался муж, ковыряясь в пишущей машинке.- Аналогичный случай... ты слушаешь меня, Танюш? Случаи, говорю, похожий был у меня в Скачковском районе. С механиком одним познакомился... Говорун такой! Критиковал все, помню, что ни увидит. Мотоцикл потом угнал. Судили, конечно... Тут, понимаешь, глубже копать надо. Я о нем чуть-чуть зарисовку не сделал. Вот был бы номер! - Полить не мешало бы, - заметила Татьяна. - Как бы не завял цикламенчик... Остроухову не понравилось словечко "говорун". Сухо откланявшись, он направился к другому товарищу, хохмачу Андросову-младшему. - Врешь, - напряженно сказал Андросов-младший, узнав истинное название своего цветка. - Признайся, что врешь! Вот признайся! - Зачем это мне врать, - отстранился Остроухов. - В словаре так написано. Энциклопедическом. Ты бы его читал иногда. Помогает... - Кряква, говоришь? - задумался Андросов-младший. - Интересненько... Послушай, маэстро, ну-ка встань еще разок в профиль. - Куда стать? - Ты не придуривайся давай. Сказано тебе боком стать, вот и стань! - Ну, стал... - Сделай еще раз так. - Как? - Вот ты головой этак дернул, а потом губу выдвинул и подвигал. Остроухов старательно дернул головой, выдвинул губу и подвигал ею. - М-мэ, не то, - сказал Андросов-младший. - Ты зря нервничаешь. Сделай теперь десять шагов назад. Да не поворачивайся спиной, так иди! Смотри мне в глаза... Остроухов сделал несколько осторожных шагов назад и уперся спиной в дверь. Андросов-младший ловко распахнул ее и выставил приятеля на лестничную площадку. - Ты чего? Погоди! - забарабанил в дверь Остроухов. - А ты чего? - отозвался изнутри Андросов-младший. - Головы людям морочишь? Уйди, надоел. Крякву изобрел... Да я эту хохму сто лет знаю! Надоело, Остроухов, уйди, будь человеком. Если заболел, так и лежи себе дома. Нет, он к людям пристает... Топай!
Олег Игоревич Чарушников
Утконос
Виктор Иванович спал и видел во сне утконоса. Диковинный зверь шустро ползал по травке, клал яйца и поедал мелкую живность. Тут прозвенел будильник, и Виктор Иванович проснулся. В мозгу еще шевелился утконос. "Недурной мех, - подумал Виктор Иванович. - Кстати, к следующей зиме опять надо новую шапку. Летит времечко!" Он встал, умылся, тщательно побрился станком, оделся поплотнее и пошел на работу. С девяти до двенадцати Виктор Иванович работал за своим столом. С двенадцати до часу он обедал. На обед был борщ, бифштекс с картофельным пюре, два куска хлеба, намазанных горчицей, и стакан чаю. Кофе Виктор Иванович не пил уже лет десять - берег сердце. Когда рабочий день кончился, Виктор Иванович пошел домой. Поужинал жареной колбасой с овощами, попил чаю (индийского пополам с цейлонским, это было его слабостью). Потом листал старые "Огоньки", выпиливал лобзиком домик и думал о новой шапке. Без четверти одиннадцать Виктор Иванович стал готовиться ко сну. Он принял душ, постелил постель, аккуратно оторвал листок настенного календаря и завел будильник. Заметив, что на дворе еще светло, Виктор Иванович тщательно задернул плотные шторы. После этого он лег в постель и уснул крепким здоровым сном. А за окном и не думало темнеть. Порыв ветра толкнул форточку и отогнул портьеру. Луч яркого искусственного солнца осветил лежащий на столе оторванный листок календаря. На листке было напечатано: "25 января 2088 года. 50 лет со дня первого полета на Вегу". На горизонте поднимался голубой столб стартового пламени - в космос уходила очередная межзвездная экспедиция. Виктор Иванович сладко спал, натянув на голову эластичную сетку, чтобы за ночь не разлохматились волосы. Во сне он видел диковинного зверя утконоса. Утконос ползал по травке, клал яйца и поедал всякую мелочь. Ему тоже было очень хорошо и спокойно.
Олег Игоревич Чарушников
"Выметайтесь, пожалуйста!"
(монолог водителя автобуса)
- Дорогие новосибирцы и гости нашего города! Автобус отправляется по маршруту: вокзал "Новосибирск-главный" - Гусинобродский жилмассив. Пожалуйста, своевременно компостируйте абонементные талоны. Желаю приятной поездки, дорогие товарищи пассажиры! Осторожно, двери закрываются... - Остановка "ЦУМ". Уважаемые товарищи, здесь вы можете приобрести вещи, необходимые вам и вашим близким. Не скапливаетесь на задней площадке, проходите в середину салона. Осторожно, двери закрываются... - Товарищи пассажиры, мы проезжаем мимо Центрального парка культуры и отдыха. К вашим услугам игры, аттракционы, лекции, гуляние. Бабушка с авоськой, на книжечку талонов нужно шестьдесят копеек, а вы передали пятьдесят. Пересчитайте, пожалуйста... Осторожно, двери закрываются!.. - Уважаемые товарищи, обратите внимание на серый двухэтажный дом справа. Он построен в начале века известным самодуром и золотопромышленником Перепреевым. Сейчас в доме детский сад... Гражданин в синей шапке, будьте любезны, пройдите в середину, не надо мешать людям." - Товарищи пассажиры! Сейчас восемь часов пятнадцать минут по местному времени. Температура воздуха десять градусов ниже нуля, атмосферное давление семьсот шестьдесят... Бабушка с авоськой, я же объяснял вам, надо шестьдесят копеек, а вы опять передали пятьдесят... Пересчитайте внимательнее, прошу вас! - Граждане пассажиры, да продвигайтесь же вперед! Гражданин в синей шапке, второй раз повторяю, не стойте на площадке. Что вы, в самом-то деле! Осторожно, двери закрываю!.. - Следующая остановка... Бабуля, шестьдесят копеек надо, шесть-де-сят, поняла? А ты полтинник суешь! Живее там, на задней площадке, чего телитесь! Да пропихните вперед этого в синей шапке! Осторожнее с дверями, ч-черти!.. - Ну? Все влезли? А двери кто закрывать будет? А ты подожми ногу, если не влезает! Еще! Мало! Тогда не поедем. Не закроете - не повезу. А сломаете дверь - выдергой починю. Да не дверь - голову, голову. Чтоб не высовывалась... А мне плевать! У меня все равно обед через час!.. - А-а-а, завыли, голубчики? Вот каждый раз буду так тормозить, пока не утрамбуетесь, как следует. Ты, в синей шапке, проснись, говорю, не вались на стекло! Толкните его в бок, кретина... Бабка, ты опять здесь? Убери свои копейки, меня сейчас инфаркт хватит! Всех на конечной оштрафую!.. - Чего? Почему по середине дороги шпарим? А привычка у меня такая. Я ведь раньше трамвай водил... Кто крикнул: хорошо, что не танк? Хулиганье, всех в отделение свезу!.. - Чего орете? Чего орете, ухорезы? Остановки не объявляю? Сами должны знать, не маленькие. Ну, в окна смотрите... А вы проколупайте в инее дырку, раз не видать. Вот пусть этот, синий, дохнет - сразу лед проест. И если еще в кабину стучать вздумаете - экспрессом поеду! А вот так!.. - Все, конечная. Выметайтесь из салона, вредители! Выход в переднюю дверь! Все по трешке готовьте! А ты, бабка, червонец доставай. А за вредность, вот за что! Где там синий? Синий где, спрашиваю! В окно вылез, гад... Ничего, попадется он мне в рейсе, на узенькой дорожке... А ну, живо из автобуса, не рассуждать тут!.. - Уф-ф-ф... Вышли наконец-то. Сколько там штрафов-то набежало? Восемь, двенадцать... Ого, пятнадцать рубчиков! Неплохо для одного рейса. А квитанции на потом спрячу, пригодятся... Да вы не стесняйтесь, товарищи, заходите в салон, сейчас отправляемся!.. - Дорогие новосибирцы и гости нашего города! Автобус следует по маршруту: Гусинобродский жилмассив - вокзал "Новосибирск-главный". Местное время девять часов пять минут. Желаю приятной поездки, дорогие мои товарищи пассажиры! Осторожно, двери закрываются!.,.
Олег Игоревич Чарушников
За себя и за другого
Л. стоял в нашем столовском буфете и размышлял: брать или не брать? Давали корейку, но лучшие куски уже, конечно, расхватали. Оставалось одно сало. Но ведь хочется, хочется корейки... Я стоял и напряженно думал, и рядом стояли еще человек пять и тоже думали. Вдруг протиснулся к прилавку Санька Жогин (я его сразу узнал) и нахальнейшим голосом распорядился: - Взвесьте-ка мне, мамаша, кусочек килограмма на полтора. Только попостнее, будьте любезны. Без сала. Крупногабаритная "мамаша" за прилавком и бровью не повела. - Все хотят постного. А куда мне прикажете сало девать? Тут Санька произнес такую фразу: - Любезнейшая, сало я попрошу взвесить отдельно, нарезать тонкими ломтиками и оставить себе! Так вот прямо и сказал. Мы думали - все. Сейчас она ему да этим самым салом, да как... Мы давно ее знали, нашу "любезнейшую" буфетчицу. В самом деле, от такого нахальства "любезнейшая" на секунду окаменела, а потом поперхнулась (она ела булочку), и у нее получился сложный звук, что-то вроде: "Крх-ркх!" - А вот это вы зря сказали, - не давая опомниться, наступал Санька Жогин. - Зачем вы это заявили, товарищ продавец, да еще в присутствии группы покупателей? "Товарищ продавец" срочно дожевывала булочку. Жогип, ни минуты не медля, железным тоном продолжал. - В таком случае я вынужден - подчеркиваю: вынужден! - буду позвонить лично Александру Петровичу! - Кому? - презрительно спросила наша видавшая виды буфетчица. - Что вы мне тут цирк показываете? В торгинспекцию, что ли? - Нет, - еще презрительнее ответил Жогин (у него прозвучало так: "М-мэть!"). - Я уж лучше самому Александру Петровичу, лично! Мы почувствовали: не врет. Никакого цирка и в помине нет. Сейчас действительно возьмет и позвонит. Этот может. Неприятно он так измелился, Санька Жогин. А в школе тихий был, незаметный. Буфетчица тоже поняла, что не на того напала. Уже слабея, спросила для верности: - В управление торговли, да? - М-мэть! - Говорит Санька и отчеканивает: Двадцать два! Восемьдесят четыре! Тридцать пять! Догадываетесь?.. Буфетчица у нас - физиономист каких поискать. Она тут же полезла в холодильник, достала кусок мякоти (из НЗ, для начальства), взвесила, завернула, завязала веревочкой и сделала бантик. Все это - молча. Быстро, ловко, умело, но - молча. Жогин (тоже молча) заплатил, поддел одним пальцем веревочку и удалился. И казалось, будто дверь перед ним распахнулась сама по себе. Покупатели, из тех, кто послабее, смотрели ему вслед с боязливым восхищением, как штангисту-тяжеловесу на пляже. Мне было грустно. Вот тебе и Санька Жогин. Хозяин жизни. Про такого только оды слагать. Пли саги. Слова так сами по себе на бумагу и попрыгают. От глубокого почтения. А в школе тихим был, нормальным... После этого я на буфетчицу даже смотреть не стал, не то, чтобы покупать. Опасно было. Она у нас, надо заметить, женщина не таковская. Лютая женщина. Вышел тихонько на улицу, а там Санька. - Здорово, - кричит, - бандит! Хотел даже пообниматься, но я придержал. - Какой-то ты другой стал, Санька. В начальство выбился? Или так изменился, сам по себе?.. - Жизнь воспитала! - засмеялся Санька. - Чудак, ты думаешь, я себе брал? Я же для тебя старался! Решил помочь однокласснику в трудную минуту. Вижу: стоишь, переминаешься с йоги на ногу... Честно говоря, я бы эту корейку не взял. Зачем мне такая корейка? Но тут такое дело... Жена, в общем, просила. Мать ее как раз приехала, в доме шаром покати. Ну, в общем... В общем, взял. Но деньги отсчитал копеечка в копеечку. Санька радовался, вспоминал разные школьные случаи, хохотал. Я шел сдержанно. Не привык я к такому. Не обучен. По дороге заглянули в аптеку. Санька подал в окошечко рецепт и сконфуженно заговорил: - Я сиять насчет випрогинала... - Внпрогинала нет. - Видите ли, я уже месяц хожу, а... - Випрогинала нет! - Но мне говорили, что в вашей аптеке покупали, и я решил... - Випрогинала нет!!! Санька совсем сконфузился и отошел от окошечка. - Ты чего это скис? - спросил я. - В буфете каким героем был! - Там я для тебя старался, - грустно ответил Санька. - А тут другое дело. Прописали мне от печени, а где купить, не знаю... - Погоди, погоди, - сказал я. - Вот оно, значит, как. А своего Александра Петровича в ход не пробовал пускать? - Говорю же тебе, неудобно для себя-то... - Ну-ка постой в сторонке, - я решительно отстранил Саньку и направился к окошечку. - Испытаем твоего Александра Петровича... Через пять минут я вручил Саньке флакон випрогинала. Не привык я так поступать, конечно, но ведь не для себя же... - Слушай, Санька, я если бы они сказали: ну и звоните, мол, своему Петровичу, тогда как? - А его сейчас все равно на месте нет, - засмеялся Санька. - Это ведь мой телефон-то! - Жулик ты, Санька, - сказал я с чувством. - Хотя, если подумать... Знаешь что? Давай завтра вместе за покупками отправимся! Как, Александр Петрович? - Давай, - сказал Санька. - Для друга можно постараться. Это ведь не для себя. Для себя - другое дело. Неудобно...
Олег Игоревич Чарушников
Здоровенький ребенок
Труновы робко вошли в лекционный зал и сели поближе к трибуне. - Надо непременно все-все записать, - шепнул Трунов, беря жену за теплую, чуть влажную руку. - Во всех деталях, подробно... - Особенно насчет первых дней после роддома, - вздохнула Наташа. - Ты уж сам спроси, ладно? А то мне как-то неловко... - Обязательно спрошу, - твердо пообещал Трунов, хотя, по правде сказать, сам стеснялся страшно. - И узнаю, и запишу. Ты, главное, не волнуйся и внимательно слушай. Во всем положись на меня. Трунов почувствовал, что Наташа робеет еще больше него, ощутил себя защитой и опорой, сел прямее. Вокруг, стараясь не шуметь, рассаживались такие же пары - на лицах выражение тревожного, хоть и приятного ожидания. На трибуну лектория вышла сухая непроницаемая женщина с папкой - врач педиатр. Трунов подобрался, раскрыл новенькую общую тетрадь и записал на первой странице: "Лекция". Записывать было не совсем удобно, потому что руку жены Трунов не выпускал. Он не успел еще закончить красивую волнистую черту под заголовком, как лектор приступила к делу. Читала она наподобие теледиктора программы "Время" - прямо и строго глядя в текст, изредка поднимая невидящие глаза на публику. - Товарищи будущие родители, - прочла она и сделала неуловимую паузу, как бы ставя маленькую точку. - Тема нашей сегодняшней лекции (еще одна маленькая точка). Предупреждение заболеваний у новорожденных. Детей. Тема, согласитесь, весьма важная. И ответственная, не так ли. Товарищи будущие родители? Лектор умолкла и посмотрела на заднюю стену зала. Слушатели сообразили, что их спрашивают, и с готовностью закивали, соглашаясь, - мол, да, тема крайне, просто чрезвычайно важная и своевременная. Так оно, впрочем, для них и было на самом деле. Супружеские пары пришли в лекторий по направлению консультации, чтобы прослушать курс лекций для будущих пап и мам. Лектор продолжала чтение, равномерно делая паузы. Казалось, текст у нее был напечатан столбиком, как стихи, и все время приходилось возвращаться к началу следующей строчки. Но это были не стихи. - Товарищи будущие родители. О том, чтобы ваш ребенок родился здоровеньким. Следует позаботиться заранее. Еще задолго до родов и даже до. Того, как вы решили обзавестись ребенком. Трунов не понял этой фразы. То есть, он не совсем разобрался, как это нужно заботиться еше до решения. Они с Наташей ничего такого не решали, все произошло как-то само по себе... Тем не менее, он сделал еще более сосредоточенное лицо и занес все услышанное в общую тетрадь. - Некоторые будущие родители, - размеренно продолжала женщина на трибуне. - Не думают. Результаты, товарищи, получаются самые печальные. Возьмем такую вещь, как. Резус-фактор. При несовместимости резус-факторов весьма велика. Вероятность того, что ребеночек появится на свет не совсем. Здоровеньким. А наоборот... Трунов живо обернулся к жене узнать, какой у нее резус, но Наташа опередила: - Димочка, у тебя какой фактор? Трунов понятия не имел, какой именно у него этот чертов резус-фактор. Волновать жену не хотелось, и он решил замять это дело. - Фактор-то? - переспросил он как можно спокойнее. - Да ничего фактор, нормальный. Вполне кондиционный. Нас в армии всех проверяли... У меня и у Петьки Федюнина самый лучший оказался! Наташа успокоилась, но тут лекторша завела речь о таких вещах, что Трунов начал путаться в записях. Оказалось, на здоровье ребенка влияет все. Причем влияет только отрицательно или, чаще всего, пагубно (необратимо). С особым нажимом поведала женщина-лектор о наследственных психических болезнях. Трунову показалось, что их около восьмисот. Он тут же вспомнил о своем дяде Лёне, работавшим скорняком и в конце жизни заболевшим манией преследования. На душе стало скверно. Лекция катилась дальше, подпрыгивая на ухабах пауз. - Эти гены находятся в вас, товарищи будущие родители, - вещала женщина с папкой. - Вы носите их в себе. И порой скрываете от своих. Близких! Это преступно! Наташа со страхом посмотрела на Трунова. Трунов, так не вовремя вспомнивший про сумасшедшего дядю Лёню, вильнул глазами. - Дмитрий, ты от меня ничего не скрываешь? - тихо спросила Наташа. - У Труновых ветвь крепкая, - заверил муж. - Не народ - зверь! Мы скорей сами кого хочешь с ума сведем... Не дрейфь, Наташка! - И он ласково погладил жену по руке. Но маневр удался не полностью. Лекторша заговорила о преступном легкомыслии некоторых папаш, вступающих в случайные связи. Наташа высвободила руку и отвернулась в сторону. - Ты так и не объяснил, где был тогда, в декабре... С кем ты был?.. - Да я же сто раз говорил, Наташа! С Вовкой Лариным заигрались в шахматы! Я же не юбочник какой-нибудь, не пью, не гуляю... Ты чего, Наташк? - Теперь недолго ждать осталось, - со спокойствием обреченного проговорила Наташа. - Скоро всплывет, правда-то... Слышишь, что человек рассказывает? Лекторша в это время как раз перешла к внутренним болезням. - Вместо того, чтобы вовремя обратиться. За врачебной помощью, некоторые папаши и мамаши пытаются. Скрыть свои болезни от окружающих. В результате ребеночек рождается хилым. Малоподвижным и ослабленным... Наташа резко обернулась к Трунову: - Дмитрий, ты жаловался на боли в животе! Признайся во всем! Кошмар, это кошмар, господи, зачем я была такой дурой... Трунов выронил общую тетрадь и всплеснул руками: - Почему частые-то, почему?! Один-единственный раз объелся пирожками с капустой и уже частые! Твоими, между прочим! А больше я сроду... Но жена не слушала объяснений. Ни на что, как видно, уже не надеясь, она впитывала страшные истины, размеренно постукавшие с трибуны. Лекторша сыпала непонятными, а потому жутковатыми медицинскими терминами. Если сформулировать вкратце, получалось примерно так: - очень немногие семьи имеют хотя бы маленький шанс завести здорового ребенка. Главное препятствие к тому - разгульные, преступно легкомысленные мужья, страдающие всевозможными недугами и не желающие в том признаваться; - в случае, если ребенок родится все же здоровым, он все равно тут же заболеет и, вероятно, умрет, так как изверги-родители за детьми не следят; - и наконец ребятишки, чудом оставшиеся в живых, протянут лишь до семнадцати лет, а затем в силу вступят наследственные болезни, дотоле скрывавшиеся все теми же гадами-родителями. Каким образом в этих страшных условиях население страны сумело-таки достичь 280-миллнонного рубежа, лектор не объяснила. Зловещие паузы только усиливали убийственное впечатление от лекции. Сзади сильно запахло валидолом. Кто-то всхлипнул. Трунову показалось, что в зале убавили света. Лектор как раз перешла к прожелтению головного мозга у младенцев (из-за недолеченной желтухи у родителей), когда Наташа медленно встала и направилась к выходу. Ей было уже все равно. Трунов засеменил рядом, скручивая общую тетрадь в трубочку и что-то жалобно бормоча. - Куда вы, товарищи будущие родители? - оторвалась от текста женщина-лектор. - По окончании будет продемонстрирован кинофильм "Врожденные уродства". Очень важно и показательно! Вернитесь, вам это пригодится! Наташа ускорила шаг. На улицу вышли молча. Временами Наташа принималась тихо плакать. Трунов даже не пытался заговорить. Из-за угла вывернула пестрая вереница галдящих детишек. Впереди шествовала полная цыганка с младенцем на руках. Маленький детский табор энергично двигался по направлению к автобусной остановке. - Постойте! - закричал Трунов. - Погодите минутку! Цыганка остановилась, и Трунова тут же окружила любопытная стайка черненьких ребятишек. - Послушайте, - взволнованно начал Трунов, оглядываясь на жену. - Вы многодетная мать... Как вы решали с мужем вопрос о совместимости резус-фактора? Полная цыганка поправила младенцу соску и продолжала молча смотреть на Трунова. - И потом насчет наследственности... Я хотел бы выяснить... - Трунов неожиданно сбился, опять оглянулся на жену и закончил: - Их тут человек восемь, наверное? И как вам удалось, не представляю. Мы вот с женой решили одного, да и то... Цыганка, по-прежнему не говоря ни слова, обошла Трунова и прошествовала дальше. За ней шумной оравой устремились многочисленные чада. - Скажите хотя бы одно! - отчаянно закричал Трунов. - Вц прослушали курс лекций для будущих родителей? Мне это очень важно! Цыганка обернулась на ходу и, презрительно осмотрев Трунова с головы до ног, произнесла с сожалением: - Ай, несчастье! Такой молодой и такой безголовый. Бедная мать, бедная жена!.. После этих слов процессия шумно погрузилась в автобус и укатила вдаль. - Ты видишь? - торжествующе закричал Трунов жене. - Нет, ты понимаешь? Она же и знать не хочет обо всех этих тонкостях! Рожает себе да воспитывает, и горюшка ей мало! А ты расстраиваешься!.. - Да... - прерывающимся голосом проговорила Наташа. - А врач-то рассказывала... - Ну и пусть! - горячо зашептал Трунов. - У нее работа такая, нам-то что теперь? Не надо так переживать, все обойдется. Ну не надо, Наташенька.. Перестань, не плачь, сейчас придем домой и будем пить чай... Осторожно, здесь лужа... Оп, перешагнули! Вот и успокоились, вот и умничка... А на лекции больше не пойдем. Ну их! Он поцеловал жену в висок и бережно повел домой.