Трагедия в Заполярье

Василий Колошенко

ТРАГЕДИЯ В ЗАПОЛЯРЬЕ

Первый в мире атомный ледокол "Ленин" 17 мая 1960 года стоял на швартовых в Мурманском заливе в ожидании вертолета, с которым должен был идти в Ледовитый океан на ходовые испытания. Капитан ледокола Павел Акимович Пономарев, находившийся на палубе, увидел над сопками вертолет Ми-4. Дежурный радист по корабельному радио сообщил о прилетающем вертолете, и вся команда ледокола, все многочисленные гости ученые из Англии, Франции, США - вышли на верхнюю палубу встретить его экипаж. Вот Ми-4 пролетел над ледоколом, покачал несущим винтом, приветствуя встречавших на корабле, развернулся и, уменьшая скорость и высоту, начал садиться на большую кормовую площадку. Защелкали кино- и фотоаппараты. Но вертолет почему-то не опустился на площадку, а, медленно пролетев над ней и оказавшись над водой, вдруг резко снизился и упал. Все с ужасом увидели, как, ударяясь о воду, ломались лопасти несущего винта, как, погружаясь, извергал клубы пара громыхающий двигатель. Вертолет быстро ушел в холодные воды залива... И уже через несколько секунд на поверхности залива остались только пузырьки вочдуха и масляные пятна. Матросы, дежурившие на приспущенных на воду шлюпках, загребая веслами, устремились к тому месту, где затонул вертолет, но из глубин залива на поверхность продолжен подниматься только пузыри воздуха. В вертолете находились командир экипажа Кузнецов Николай Николаевич, штурман Зубов Николай Васильевич, бортмеханик Жидовкин Иван Матвеевич, бортрадист Крамар Виктор Евстафьевич. Что явилось причиной катастрофы? Что ей предшествовало? Считая себя в какой-то степени причастным к случившемуся, расскажу все по порядку. В то время полярная авиация состояла из двух авиационных отрядов Игарского и Чукотского, и Московской авиационной группы особого назначения (МАГОН). При ней с появлением вертолетов была создана аварийно-спасательная эскадрилья. Первыми летчиками этой эскадрильи были известный полярный летчик Михаил Григорьевич Завьялов и автор этих строк. Вскоре после создания нашей эскадрильи в ее штаб пришел Николай Николаевич Кузнецов, освоивший вертолеты после самолетов разных типов. На вертолете Ми-4 отказал двигатель - и Кузнецов в режиме авторотации несущего винта (самовращения) направил машину туда, где таежные кедры были не так высоки. Экипаж отделался легкими ранениями. Вертолет вышел из строя. Это сибирское происшествие с благополучным исходом для людей стало своеобразной визитной карточкой пилота - и Кузнецов был назначен к нам командиром эскадрильи. Сильный, решительный, настойчивый, но и бескомпромиссный, он располагал к себе многих, и меня в том числе. ...Атомный ледокол "Ленин" задерживаются с выходом в Ледовитый океан из-за дефектов - результат спешки при его строительстве. Еще находясь в Антарктиде, я получил приглашение летать на вертолете с ледокола. Я согласился и был назначен командиром звена вертолетов, которые предполагалось базировать на ледоколе и применять их в основном для ледовой разведки. Пока на ледоколе шли работы по устранению дефектов, я решил согласиться с предложением генерального конструктора вертолетов Михаила Леонтьевича Миля и старшего летчика-испытателя фирмы Рафаила Ивановича Капрэляна перейти в их конструкторское бюро на работу летчиком-испытателем. Михаил Леонтьевич позвонил начальнику полярной авиации, и тот согласился с моим переводом в КБ, но только при условии, что Миль гарантирует выполнение мною трех задач. Мне надлежало, вопервых, отобрать несколько опытных полярных вертолетчиков и обучить их взлетам и посадкам на подобранные с воздуха пыльные или заснеженные площадки, когда и сам вертолет окутывают пыльные или снежные вихри, образуемые струями от несущего винта (и скрывающие видимость поверхности площадки, что часто приводит к поломке вертолетов, а иногда и к гибели экипажа и пассажиров). Вовторых, нужно было обучить отобранных мною летчиков полетам днем и ночью в облаках. И, наконец, подготовить их к полетам на вертолетах с атомного ледокола днем и в полярную ночь. Михаил Леонтьевич согласился с условиями начальника полярной авиации. Я напомнил ему, что эти виды полетов во много раз сложнее, чем на любом из существующих самолетов, что полеты в облаках, взлеты и посадки на пыльные или заснеженные площадки запрещены соответствующими инструкциями... Помолчав, добродушно улыбаясь, Михаил Леонтьевич заметил: - Василий Петрович, вы рассказывали мне о том, что вами освоены эти сложные виды полетов, так почему бы вам не обучить других полярных вертолетчиков хорошо, безаварийно летать? Мне также известно, что пока в Советском Союзе только вы, летчик полярной авиации, летали с кораблей, летали по написанной вами инструкции, взлетали и садились на корабли при их движении во льдах и по чистой воде, так почему бы не передать свой опыт другим? А что касается инструкций, то они с течением времени должны претерпевать изменения... Или я что-то перепутают? - Нет, Михаил Леонтьевич, все правильно. Я готов выполнить условия начальника полярной авиации. Этими полетами в какой-то степени будет реабилитирован авторитет вертолетов. Я знал, что инструкции уберегали экипажи от летных происшествий... и одновременно являлись их причиной. В отделе кадров полярной авиации я отобрал семь личных дел. Семь командиров вертолетов с большим налетом на самолетах, а главное - на вертолетах. Все семь командиров были вызваны в Москву. Все семь летчиков изъявили согласие обучаться полетам по моей методике. На вертолете Ми-4 (а все Ми-4 имели двойное управление) мы с подмосковного аэродрома Захарково улетели на аэродром в Череповец. Этот аэродром принадлежал полярной авиации, и мы стали там полными хозяевами не только на земле, но и в воздухе. Расположившись в теплой и уютной гостинице аэропорта, мы приступили к обсуждению предстоящих тренировок. Кузнецов и здесь был нашим, моим командиром. Но только на земле. А в воздухе я был командиром экипажа, его инструктором, а ему предстояло быть моим обучаемым. Таким образом, мое положение было довольно неустойчивым, даже щекотливым. Мало того, что я сам летал вопреки действующим инструкциям, так теперь взялся обучать этому других - семерых командиров вертолетов во главе с командиром эскадрильи. Конечно, главная задача заключалась в том, чтобы каждый из семи так овладел сложными видами полетов, так грамотно "нарушают" инструкции, чтобы никто не допустил ни малейшей ошибки в выполнении моих наставлений. Только это могло быть гарантом безаварийных полетов обучаемых летчиков. Мы начали тренировки в полетах под шторками. Для обучаемого, который занимал левое сиденье - место командира, были закрыты лобовое и левое остекление кабины непрозрачными черными шторками. Обучаемый должен был управлять вертолетом, наблюдая за приборами. Правая часть кабины пилотов оставалась открытой, и инструктор мог пилотировать вертолет визуально, осматривать воздушное пространство впереди и справа. Конечно, первому полетать под шторкам и я предложил Николаю Николаевичу Кузнецову - из уважения к нему как опытнейшему летчику. Но он отказался, сославшись на занятость. Меня это нисколько не удивило. Мы начали тренировки. Через некоторое время я опять пригласил в полет Николая Николаевича, но он опять отказался: 'Да летай с другими, я еще успею!" И опять меня это не удивило, не насторожило. Но когда мы уже отработали примерно половину программы, я настоял на начале его тренировок. Мы заняли свои места, осмотрели кабину, пристегнулись, запустили двигатель, еще теплый после предыдущего полета, раскрутили винты, взлетели и ушли в воздушную ЗОНУ, отведенную нам для тренировок, заняв разрешенную диспетчером аэропорта высоту три тысячи метров. Николай Николаевич закрылся шторками, взял управление. Вначале он довольно хорошо удерживал вертолет от кренов и изменения тангажа, выдерживал курс и высоту полета, не допуская скольжении. Но уже на третьей - пятой минуте полета вертолет медленно, но уверенно начал заваливаться в левый крен с разворотом по курсу и правым скольжением. Я представлял, что происходит. Кузнецову казалось, что вертолет заваливается в правый крен, и он, исправляя правый крен, заваливал вертолет в левый крен. Авиагоризонт показывал левый крен, но Кузнецов больше верил своим ощущениям, чем приборам, происходила борьба с самим собой. Такое часто случалось и со мной, но это было очень давно... Левый крен все увеличивался, и я уточнил: "Больтой левый крен!" Но это уточнение не привело к уменьшению крена. Мне стало ясно, что либо Кузнецов плохо отдыхал перед полетом и вдруг почувствовал себя неважно, либо имеет весьма скромное представление о полетах по приборам. Я взял управление, убрал крен, устранил скольжение и поднялся на заданную высоту. Затем, установив курс, разрешил Кузнецову открыть шторки. Через некоторое время по моему настоянию место обучаемого опять занял Кузнецов. В полете под шторкой начало повторяться то, что было в предыдущем. Тогда Кузнецов избрал методику обмана: на мгновение он отводил взгляд от приборов, которым продолжал верить меньше, чем своим (ошибочным!) представлениям о положении вертолета в пространстве, и поглядывал в мою сторону. Увидев естественный горизонт, он тут же исправлял допущенные ошибки - и допускал новые. И опять взглянув в мою стороны, возвращал вертолет в нормальное положение. Это уже никуда не годилось! - Николай Николаевич, не отвлекайтесь от приборов, не поглядывайте в мою сторону на естественный горизонт. На какое-то непродолжительное время Кузнецов переходил на управление вертолетом по приборам, но опять допускал ошибки - и все повторялось. Я видел, что от Череповецкого металлургического комбината тянется огромное марево газа и пара, простирающее свой шлейф на многие десятки километров. Так как в тренировках предусматривалось изменение курсов и высот, то я, задавая Кузнецову новые курсы и высоты, решил направить вертолет так, чтобы Кузнецов не заметил, как вертолет окажется в этом мареве. Там видимость меньше, чем в облаках, там естественного горизонта не увидеть, там он уже не подглядит! Мы пошли в искусственное облако, создаваемое Череповецким комбинатом. Вот опять вертолет начал заваливаться в левый крен, и опять так некрасиво: со скольжением и потерей высоты. Кузнецов взглянул в мою сторону и не увидел горизонта! Он еще и еще раз смотрел в мою сторону, видимо, глазам своим не верил. Ведь над сотнями и тысячами километров была безоблачная, прекрасная погода! А тем временем вертолет продолжал заваливаться в еще больший крен, разворачиваясь по курсу... Наконец мы вывалились из этого марева в совершенно неестественном положении. Увидев естественный горизонт, Кузнецов устраню все допущенные ошибки, вытер пот со лба. После приземления с какой-то злобой сказал: - Ну и подлец же ты, товарищ инструктор! Загнал меня в загазованное облако, где и дышать-то невозможно, и потребовал отличного пилотирования!..