Улита

Михаил Литов

У З К И Й П У Т Ь

Глава первая

Кнопочка с болезненным эгоизмом вертелась в кругу собственных нужд, ей хотелось показаться перед всеми столь трогательным существом, чтобы люди невольно испытывали острую и какую-то фантастическую потребность заботиться о ней, захлебываться в ее нескончаемых проблемах, чутко угадывать ее желания. Никто Кнопочку и не обижал чрезмерно, а что некое время назад ее грубо изнасиловал Назаров, то это событие нельзя безусловно отнести к обидным, поскольку она, внешне огорченная и даже разгневанная, в глубине души восприняла его не без определенного удовлетворения. Бытовало мнение, что Кнопочка обладает очень тонкими чувствами и ранимой душой. Когда кто-нибудь давал понять, что не намерен возиться с нею, а то даже и вовсе потешается над ее неуемной, жаждущей повсеместного признания натурой, она от жалости к себе как бы вступала в конфликт со всем родом человеческим, но в результате всего лишь прогоняла, не утруждаясь поисками предлога, зато с пафосом, Назарова, давно и, как утверждала сама Кнопочка, безнадежно в него влюбленного. С одной стороны, он был при ней словно раб, исполнявший любую ее прихоть, а с другой, он, образцовый в своей покорности и выдержке, вездесущий, неистребимый, захватывал ее со всеми ее потрохами в ловушки и пропасти какой-то темной, беспредельной власти, и она с ужасом сознавала это. Ощущение опасности, заключенной в этой зависимости от нелюбимого человека и угрожавшей, наверное, даже ее душе, ее бессмертию за гробом, порой не только делало ее больной и разбитой, но и сильно отвлекало от постоянно действующей мысли, что она, в сущности, чертовски хороша собой и могла бы весьма прилично выйти замуж. А происходила в жизни Кнопочки эта тягота оттого, что семь лет назад Назаров воспользовался ее слабостью и детской доверчивостью, на крымском берегу, разгоряченный солнцем и морскими ваннами, грубо схватил ее, отдыхавшую с ним в одной палатке, овладел ею, необузданно продираясь сквозь девичьи слезы и мольбы о пощаде, и с тех пор она привязана к нему, к таинственному источнику зла, помещенному в его откормленном теле. Ей были противны его лысина и мясистость, его тыквообразная голова и деланные манеры рубахи-парня, но избавиться от него никак не могла, потому что уж он-то, отмывая совесть от давнего греха, заботился о ней, как никто другой.

Михаил Литов

Картина паломничества

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Бывал я в этих не забытых Богом краях. Благословенно солнце, золотым голосом перекликающееся там с огромными куполами и напряженно вросшими в небо крестами многих и многих церквей, и тенисты кривые улочки, плывущие среди темной приземистой громады очень старых деревянных домишек. Если остановиться у белых стен монастыря и с неторопливой задумчивостью взглянуть на город, раскинувшийся на противоположном берегу реки, он как будто даже и непременно покажется оплывшей на столе свечой, а почему так, я судить не берусь. Но некоторая сумеречность впечатления объясняется, наверное, какой-то недостаточной внутренней освещенностью взгляда, ибо в действительной панораме городка ничего, пожалуй, нарочито тусклого нет даже в серые дни или при разных ужасных осенних ненастьях. Летом же он и вовсе сияет. Свечой что-то скидывается в его центральной части, где вдруг происходит затемненное высокое утолщение, венчающееся, однако, сверкающим, хотя вовсе и не позлащенным, куполом собора. В том соборе таинственный полумрак и веет на сердце древностью, заставляющей утихнуть и поежиться в изумлении даже самого легкомысленного. Видит непраздный глаз вокруг главной городской святыни, видит еще и там, где беспокойно теснятся как бы взрыхленные строениями городские низины, много странного, причудливого на вид, улавливающего внимание и внушающего удивление, тут и там возвышаются уцелевшие башни кремля, и отовсюду с лукавым подмигиванием светлых маковок выглядывают церквушки. Они, эти башни и церкви, наступают теплой волной, и от нее трудно отвести взгляд.

Михаил Литов

Люди Дивия

"ЛЮДИ ДИВИЯ... они пришли черт знает откуда... поселились в книжных баснях, и не только в оных... жутковатые монстры, среди которых можно встретить даже субъектов с крылами, с мышиными головками... не надо думать, будто они сыны исключительно Индии, хотя что с нее, Индии, взять, если все мы в сущности оттуда... они "нечистые", но в высшем смысле... оригинальный народец..."

(Из "Опытов", недавно обнаруженных в рукописном наследии Ивана Левшина)

Михаил Литов

Середина июля

Среди творений шведского драматурга Тумбы, сочинителя невинных сказочных действ, есть пьеса, в которую на русской сцене города Ветрогонска с некоторых пор повадились вводить более или менее явно выраженный порнографический элемент. Этой темы я еще коснусь, а пока расскажу о другой истории, по наивной дикости не уступающей тумбовым анекдотам. Впрочем, ее, так сказать, фантазм, ее глубокая иррациональность откроются далеко не сразу, чему причиной, на мой взгляд, некий все превосходящий, всеобъемлющий реализм ветрогонской жизни. Ветрогонск мало питает тягу к идеальному, а тем более к мистическому, он не грандиозен размерами, но велик основательностью, и человек здесь не просто обитает среди принявшей всевозможные формы материи, а сам сверх всякой меры материален. Поэтому ветрогонцу не трудно, как мне представляется, умирать. О, это высокое проявление у него, это смертность, проникнутая осознанием себя как долга перед жизнью. Понятие о ветрогонской бытовой сгущенности, вообще его напряженной собранности среди тьмы лесов, его внутренней теплой скученности легче всего извлечь из весьма незатейливого наблюдения: люди здесь нескончаемой чередой простаков, толстячков (а там, глядишь, промелькнет и худосочный холерик с интеллектуальным настроем!) рождаются и умирают, проживая порой даже и нетипичную, взыскующую запоминания жизнь, а город стоит себе как ни в чем не бывало, вбирая память об ушедших в тот же мерзкий отстойник, где собираются и отходы его бесперебойно работающего пищеварения. Почти всегда человека, впервые попавшего в сей дантов ад, в порыве к свету выскочивший на поверхность бытия, охватывает что-то вроде зависти к благостной, ни в коей мере не натужной, хотя, конечно, не лишенной некоторой сумасшедшинки успокоенности местных жителей. В его сознание случайного и скорее всего непрошенного гостя вдруг проникает настойчивая и тревожная мысль, что хорошо бы ему бросить все его суетливые хлопоты, которым он безумно отдается в своем привычном мире, и поселиться здесь с определившимся сразу и твердо чувством обретения устойчивости, покоя и мудрой безмятежности существования. Как ни обманчивы эти ощущения, в них есть своя логика, своя правда, своя соль. Еще, говорят, Ипполит Федорович Струпьев поддался внешнему очарованию Ветрогонска с такой силой и уверенностью, что о нем можно судить как о своего рода первопроходце в этой, собственно, бесконечной повести обмана, иллюзий, разочарований и в конечном счете обретения истины. Но с Ипполита Федоровича я как раз и хочу начать свой сумбурный и трепетный рассказ. Может быть, первого в этом человеке было то, что он понял: в Ветрогонске плавно обретаются отраженные в зеркале близкой отсюда столицы тени, как бы столичные жители наоборот или они же, но еще при остающейся у них жизни в столице каким-то образом наказанные частичным таинственным изгнанием и даже аллегорическим переселением в загробность.

Михаил Литов

Кто как смог

Город не отличался завидными размерами. Он продолжительное время жил в чрезмерной тишине, лежал бесцветно под умолкшим небом. Но потом словно в одно мгновение засияли, даже, наверное, живее, чем в ставшей уже книжной старине, купола и кресты, и все увидели, дивясь, как велико их множество. Хрупко, как было бы, когда б навсегда вместо солнца выкатилась ущербная полупрозрачная луна, установилось то обстоятельство, что человек мог с обычной тяжеловесностью выйти из дома по своим дневным делам, совсем не думая ничего религиозного и мистического, - и тут же вдруг попадал будто в заколдованный мир бесконечных и предположительно летних вечеров и какого-то таинственного свечения из неведомых источников. На все легла как бы дымка с некоторым оттенком сумеречности. Наш прохожий призадумывается, у него возникают вопросы к бытию. Начиная ощущать себя несколько призраком, он непременно оказывался либо у монастырской стены, либо у голосисто звякающей колоколенки, или у хмурящегося пока, какого-то невостребованного еще остатка церковной древности. В тихом переулке, где он шел, отдуваясь, погруженный в серую злобу дня, его обгонял внезапно бойкий, сверх всякой своей телесности веселый монашек, да также, глядишь, навстречу уже поспешала монашка, понурившая голову в отвлеченной задумчивости, и поневоле человек принимался не без замешательства соображать, что же у него за место в этой черноодеянной сутолоке, присматривался между прочим, - а за листвой в прояснившемся небе что-то делают возле креста пасмурные, надутые вороны, и даже как будто еще какой-то человек темнеет, усмехаясь, на верхней площадке колокольни, примеряясь, видимо, вовремя зазвонить в большой колокол. Нас уже двое, думает прохожий, продолжая увязать в своих путях-дорожках; для того, который у колокола, он тоже всего лишь темнеется, только что внизу, и вот он прежде размышлял, не пойти ли от своих тягот в пивную или в баню, а теперь у него медленные и невнятные мысли о странным образом переменившейся действительности. Странно ему, и сам он невнятен, а все вокруг чуть ли не на его глазах схватывается какой-то упрямой и дивной гармонией. Ему надо устроиться в этом новом положении вещей, но куда же подевать свои общие, вызванные и прошлыми и нынешними обстоятельствами неустройства?

Михаил Литов

Н А И В Н О С Т Ь Р А З Р У Ш Е Н И Я

Глава первая

Не головой, а сердцем понимаю, что уже достиг возраста (мне тридцать семь лет), когда опыт прожитого если не обязывает, то по крайней мере позволяет даже такому обыкновенному человеку, как я, что-то сказать о себе публично, выступить, например, с книгой воспоминаний, не рискуя при этом показаться смешным или навязчивым. А уж эпоха, она точно обязывает! Вы поймете, что я хочу этим сказать, если я напомню, что живу в годину величайших потрясений России и вместе со всеми, знающими и незнающими, зрячими и слепыми, просвещенными и невежественными, оказался сущим ребенком перед выпавшими на нашу долю испытаниями.

Михаил Литов

Не стал царем, иноком не стал

Однажды Зоя будила своего мужа Милованова, выводя на его лице узоры какой-то щекочущей пуховой вещью. Она посмеивалась, как птичка, звонко и рассыпчато, так что выходил уже щебет.

- Ваня!

Иван терпел, цепляясь за сон, а потом вдруг сердито вскинулся:

- У меня почти что бессонница, и по жизни это для меня беда, а ты будишь! Что за неуважение? Обнаглела, да?

Иными словами, не принял во внимание, что у жены могли быть веские причины потревожить его. Но большой вклад Зои в сокровищницу семейной жизни достойно венчался объемистой и задорной гористостью зада, путь превращения которого из более или менее обыкновенной материалистической штуки в несомненный символ в глазах мужа интересно было бы проследить, да только тут важнее прежде всего отметить, что этому символу Милованов имел давнюю привычку поддаваться как предвкушению большого и сильного наслаждения. Вопреки сказаниям о неохватности жены, а она сама весело и охотно их распространяла, Милованов легко заключил в объятия ее талию и, не задумываясь в этот раз о безуспешности поисков очертаний последней, опрокинул толстуху на диван. Она с дрожащим писком повалилась в пропасть утех.

Михаил Литов

Почти случайное знакомство

У Обросова был некий словно бы устав посещения Новоспасского монастыря. Приближаясь к нему, он всякий раз неизменно прокручивал в голове то соображение, что обитель несколько раз переносили с места на место, да и подвергалась она, бывало, опустошениям и поруганиям от врагов, а ныне стоит твердо и величаво над московской рекой. За тем, что такой он знает историю монастыря и таким, как сказано выше, видит его в современности, для Обросова, при всей его склонности к не слишком-то оптимистической философии, вырастала полная и безусловная убежденность, что не только сегодня и завтра он обнаружит Новоспасский в хорошо уже ему известном виде, но и в самом неизмеримо далеком будущем, когда он, Обросов, давно уж перейдет в иные миры, монастырь будет исключительно тем же великолепным видением, каким он предстает нынче перед ним с набережной. А подступал к обители Обросов почти всегда со стороны реки, что было, можно сказать, частью ритуала. Обросов был высокий и красивый человек, пожилой в несколько отличительном роде, поскольку не скорчился под грузом лет, как это водится, а имел даже прыть и бодрую поступь, хотя ступал на самом деле прежде всего с необычайной величавостью, иногда и как натуральный патриарх. Уверенность в будущем монастыря означала для него, в сущности, любовь к России и веру в нее, а также некий предлог помыслить о том, что слова и рассуждения о Святой Руси не надуманы, не вполне лишены под собой почвы.

В тихой и спокойной деревне Завидово происходят загадочные преступления. Жертвами становятся люди, кажущиеся совершенно непохожими друг на друга. Но весьма странно, что все они погибают от выстрела из одного и того же оружия. Местный полицейский, начавший свое собственное расследование, вскоре понимает, что за кажущейся простотой местных жителей скрываются глубинные тайны и нерассказанные истории. Весьма смутные события, окутанные мраком прошлого, выходят на свет, когда искаженная правда начинает складываться в загадочную головоломку. Участковый Завидово проникает все глубже в эту таинственную сеть лжи и предательства, готовясь разоблачить ужасающую правду.

Очередной год подошел к концу, и все собрались вместе в Сеуле, чтобы провести время в особняке семейства Чхве. Было середина сентября, и за окнами царила прекрасная теплая погода. Близкие друзья и родственники разместились в саду, наслаждаясь приятной компанией. Мама Юля прилетела назад неделю назад, и Юн с Софой не отходили ни на шаг от своей малышки Буси. В то время как двойняшки спокойно спали в своих колясках под деревьями, Буся не упускала возможности баловать их. Мин Хо, Ча Ки, Дахен и Дима беседовали спокойно и тихо по какому-то важному делу. Маруся, Ксюша, Ульяна и Варя сидели в креслах и заводили интересные разговоры, а старики-друзья разбойники Ли и Чхве активно обсуждали что-то неподалеку от двойняшек. Илья и остальная молодежь должны были вернуться из города чуть позже, чтобы присоединиться к всем в саду.

Протагонистке, Морене, предстоит взяться за новое дело, которое отличается от ее привычного скверного опыта. Она оказывается вовлеченной в мир банковских операций, где нет места грязи и крови, и все идет тихо и спокойно. Однако Морене было непонятно, что ей предстоит иметь дело не с миллионами или миллиардами денег, а с огромной суммой - триллионами, которые получены незаконным путем в ее стране. И бывшие владельцы этих денег не собирались так просто расставаться с ними. Справится ли Морене с этим вызовом и сохранит ли она свою жизнь в процессе?

Надежда Сергеевна и Никита Кузьмич уже давно на пенсии и им теперь кажется, что их жизнь стала скучной и однообразной. Они проводят дни в своем доме, смотря телевизор и время от времени посещая свою дачу. Супруги даже задумываются о том, чтобы завести собачку для разнообразия и чтобы она привносила радость в серые будни. И вот, однажды, в дверь стариков постучалась веселая девчонка по имени Влада и передала им важное сообщение: она - внучка Никиты Кузьмича! Вспоминая свою юность, когда Никита был в командировке и имел роман с женщиной по имени Мария, они были потрясены таким открытием. Однако, Влада быстро преуспела в завоевании доверия стариков и стала их источником света, который они так сильно нуждались. Но не всё так просто, и идиллия не продолжается навсегда...

"Следы остаются" - первая книга об отважных сотрудниках милиции Северной Осетии. Эти люди стоят на переднем фронте борьбы с прошлыми трагедиями, которые до сих пор остаются в умах и сердцах людей. Раскрывая угрозы преступности против общества и личных прав граждан, они призваны утверждать законность и справедливость в социалистической стране. Книга создана при активном участии журналистов и самих сотрудников милиции, которые в своих рассказах и очерках демонстрируют отвагу и преданность службе, даже готовность пожертвовать своей жизнью ради выполнения профессионального и гражданского долга. В этих историях мы встретим людей с интересными судьбами и непоколебимым характером: инспектора уголовного розыска Владимира Простых, погибшего во время задержания опасного преступника, капитана милиции Замятина, раскрывшего заговор предателя Родины, полковника милиции К. Таболова и многих других. Сборник "Следы остаются" не оставит никого равнодушным и будет способствовать укреплению связей милиции с населением и их совместным сотрудничеством для поддержания общественного порядка в нашей республике.

Простая провинциальная журналистка Тамара случайно встречает знаменитого фотографа Вирга Сафина и этот случай меняет ее жизнь навсегда. Сафин известен своим таинственным образом и непостижимой историей входа в мир шоу-бизнеса. Он создает уникальные фотографии, способные раскрыть тайные качества человека и предсказать его судьбу. Мара, как она называется теперь, приглашается в дом Сафина, где она открывает для себя мир загадок и странностей. Все жильцы дома, включая Мару, запрещено посещать башню - студию фотографа. Но увлеченная Сафином, Мара клянется разгадать тайну его студии и сталкивается с ужасающим убийством его делового партнера. Теперь Сафин сам подозревается в этом преступлении, и Маре необходимо раскрыть правду и защитить того, в кого она вселила свою страсть.

Прокофий Геликанов организовал предсвадебный мальчишник в традиционном стиле, который прошел безупречно. Он вернулся домой после мероприятия, полный удовлетворения, но к своему ужасу обнаружил незнакомца, убитого ножом в спину, за столом. Время смерти совпало с моментом его возвращения, а дверь была открыта с помощью ключей, которые выглядели как родные. Бедняге Геликанову приходится отвечать за преступление, которого он не совершал, но может быть надежда насправдесм на частного детектива Мирославу Волгину, чтобы найти настоящего убийцу... Вместе они смогут раскрыть эту загадочную тайну и оправить имя невиновного Покофия.

Алекс Смолев решает сменить обстановку и переехать с Петербурга на один из живописных островов греческого архипелага Киклады. Он приобретает небольшую виллу и виноградник, мечтая о спокойной и умиротворенной жизни. Однако, его планы рушатся, когда начинают происходить загадочные убийства гостей виллы и жителей острова. Теперь Алексу приходится вступить в расследование, подключая к делу своих друзей и даже сотрудников Бюро Интерпола. В этом сборнике собраны несколько ранее опубликованных повестей "Выбор Ариадны", "Масамунэ и Мурамаса", "Сумма впечатлений", добавляющих непредсказуемость и разнообразие сюжету.